Притчи, приносящие здоровье и счастье
Шрифт:
Если вам интересно, что произошло с Мойшей Хаимом и как он стал тем, кого знают сейчас все евреи Вильны, и почему был тем, о котором мало кто в Вильне вспоминает, спросите у него, и пусть он сам вам расскажет. Да вот только загвоздка тут в том, что не любит Мойша Хаим рассказывать о себе, и не из скромности, как может показаться кому-то, кто знаком с ним неблизко, а потому, что не всякий любит говорить о своих ошибках, даже если ошибки эти совершены были по незнанию или опрометчивости.
Как я узнал историю Мойши Хаима? Да он сам мне ее и рассказал, как раз и рассказал из-за того, что сделал я ошибку, причем по незнанию. Не в назидание рассказал, а от раздражения сильнейшего. Умудрился я разозлить всегда спокойного Мойшу Хаима, да зато и услышал его историю. Да только запретил он мне передавать ее людям, потому что не хотел,
Послала меня моя Сара к Мойше Хаиму занять у него денег под залог. У Мойши Хаима многие евреи Вильны в долг берут под залог, потому что честный он человек – никогда процента не требует, а залог оценивает по справедливости. Прихожу я к Мойше Хаиму, протягиваю ему тещино ожерелье золотое и говорю: «Оцени вещь, уважаемый Мойша Хаим, потому что доверяю я тебе, и жена моя Сара доверяет, и все евреи в Вильне знают тебя как честного человека, чье слово твердо, как камень!» Поначалу слушал Мойша Хаим мои слова благосклонно, ожерелье разглядывал, да как только начал я его честность расхваливать, как отшвырнет уважаемый Мойша ожерелье, вскочит, ногами затопает, да и закричит на меня, чтобы, мол, убирался я из его дома и чтобы, значит, ноги моей никогда в нем не было, а ожерелье свое забирал с глаз долой, чтобы никогда глаза его, Мойши Хаима, не видели ни меня, ни этого ожерелья, не то он, Мойша Хаим, за себя не ручается.
Не стал я дожидаться, пока уважаемый Мойша перейдет от слов к делу, и припустил из его дома что было духу. Да только далеко я не убежал: как представил, что скажет мне моя Сара, когда я принесу обратно тещино ожерелье и не принесу денег, то и поплелся назад, к дому уважаемого Мойши Хаима. А здесь следует сказать, что все кумушки Вильны уважают мою Сару за то, что она лучше всех умеет браниться. Вернулся я к дому уважаемого Мойши, да и слышу, что все еще бушует купец, вот и присел в сторонке – думаю, дождусь, пока успокоится Мойша, тогда и пойду к нему снова денег под залог просить.
Сижу я так в сторонке и слышу, как ругается Мойша: «Слово, как камень! Идиот! Как камень! Знал бы он, как из-за камня этого я..! Да если бы..! Из-за этого камня я тридцать лет песком осыпался!». Вот стал Мойша успокаиваться, уже не ругается на чем свет стоит, а говорит тише, но я пока слова-то разбираю – любопытство меня взяло: «А и камень червяк точит, – ворчливо так говорит, – а мое слово никакому червяку не по зубам». Тут не выдержал я – так захотелось узнать, о каком камне речь идет, да при чем тут червяки и как это Мойша песком осыпался, что постучался в дверь дома, к тому же Мойша уже явно утихомирился.
Мойша Хаим и правда впустил меня к себе в дом и хотя и смотрел исподлобья, но ожерелье взял и дал под него денег, как обычно, честно оценив золотую вещицу. Робел я перед гневом уважаемого Мойши Хаима, да любопытство мое оказалось сильнее робости, тем более что деньги за ожерелье были уже у меня в руках и моя Сара была мне не страшна.
– Скажи, уважаемый Мойша Хаим, – обратился я к своему кредитору, одновременно думая, как бы так деликатно выразиться, чтобы про камень не упомянуть да снова не ввести Мойшу во гнев, – как же ты тридцать лет песком осыпался?
Понурился Мойша Хаим, опустился в глубокое кресло и молча мне на другое рядом указал. Я сел и тоже замолчал – ждал, пока Мойша заговорит сам.
– Вижу, любопытен ты, Шмуль, а это хорошо – любопытство ведет к знанию, а знание спасает от многих несчастий. Если бы я, Мойша Хаим, был в юности любопытен и хотел бы учиться, чтобы больше знать, не случилось бы со мной того, что случилось.
И рассказал мне уважаемый Мойша Хаим, что, когда он был совсем мальчишкой, но уже закончил обучение у ребе Авраама, звал его ребе остаться певчим при синагоге – очень уже красив был голос юного Мойши – и изучать Каббалу, которая, как известно, открывает тем, кто не жалеет сил на ее изучение, все тайны мирские. Ребе Авраам, как объяснил мне Мойша Хаим, был великим ученым и знал буквально все на свете, так что учиться у него счастьем бы было для любого, да не оценил юный Мойша своего счастья. «Не был я любопытен, – сказал мне Мойша Хаим, – ничем не интересовался, кроме купеческого дела, и все мирские тайны вместе казались мне пустой болтовней».
Мойша собирался продолжить дело отца своего, а отец Мойши был купцом. Как-то раз послал Мойшу отец с поручением к своему коллеге по торговому делу, и
Итак, юноша, успешно выполнив поручение отца, возвращался поздним вечером обратно в родную Вильну. И тут прямо на дороге перед ним встала маленькая крестьянская старушонка – непонятно, откуда и взялась, как будто из-под земли вылезла или с неба свалилась. Примерно так оно и было, да ведь Мойша об этом не знал, он только и успел натянуть поводья своего коня, чтобы не сбить старушонку.
А уж и страшная она была, эта старуха! Глаза все в морщинах, как будто в песке утонули, а сами зеленоватым светом отливают; носище – длинный, прямой, как у аиста; рот, наоборот, кривой, а зубы во рту в два ряда растут, и все – зеленые. Такой была на самом деле эта старуха, и если бы такой увидел ее Мойша, то ничего бы с ним не случилось. Увидел же Мойша маленькую щупленькую старушонку в крестьянских одеждах и предложил подвезти – жалко ему стало, что старушке придется одной ночью пешком идти. Залезла старушка в повозку, а конь Мойши вдруг как захрапит! И встал на месте! Долго уговаривал коня Мойша, наконец, тот неохотно тронулся. Едут они, едут, Мойша коня погоняет, а старушка – за спиной парня. Мойша попытался было поговорить с бабушкой, да старуха что-то прошамкала в ответ, чего парень не разобрал, вот он и оставил ее в покое. И почти уже подъехали они к Вильне, как показалось Мойше, что старуха за его спиной зубами поскрипывает да так шмыгает, как будто принюхивается к чему. Обернулся парень и увидел и глаза, в морщинах, как в песке, утонувшие да зеленоватым светом отливающие; носище, прямой и длинный, как у аиста; а рот, наоборот, кривой, а зубы во рту в два ряда, и все – зеленые! И шмыгает длинный прямой носище, принюхиваясь к нему, Мойше, а рот с двумя рядами зеленых зубов недвусмысленно тянется к его шее! Сейчас уже вцепится в него! Мойша почти услышал, как хрустнули позвонки в зеленых зубах!
Закричал тут Мойша слова молитвы, а сам хлещет старуху кнутом своим, которым он коня погонял, хлещет, а старуха все растет, растет и вот уже нависает над Мойшей, кривой рот раскрывает, зелеными зубами щелкает! И пришел бы конец тут юноше, если бы не молитва, которую Мойша кричал. Вы не подумайте, Мойша не был неучем, он успешно учился в школе, иначе бы ребе Авраам не позвал его изучать Каббалу, и все главные молитвы Мойша прекрасно помнил. Так вот, обожгло молитвенное слово страшную старуху, свалилась она с повозки, с ненавистью взглянула на Мойшу и прошипела: «Пусть та песчаная насыпь станет скалой каменной, а кости твои – песком!» – и тут же увидел Мойша, как огромная песчаная насыпь перед Вильной превратилась в серый камень, а сам почувствовал слабость во всем теле, да такую, что с трудом вожжи в руках удерживал. Старуха же между тем продолжала свое шипение: «И пусть осыпаются твои кости песком, пока сей камень в песок не обратится».
Договорив последнее слово, страшная старуха исчезла, а Мойша тихонько тронул поводья и медленно направился в город. Если бы было Мойше любопытно то, чему собирался обучить его ребе Авраам, то узнал бы он от ребе, что живет в черных густых лесах страшное чудовище по прозвищу Лилит Черная Луна. Говорят, в молодости Лилит Черная Луна была прекрасна, но, прожив не одно тысячелетие, состарилась и утратила свою красоту. И такая злоба взяла Лилит из-за утраты своей красоты, что превратилась она в ведьму-призрак и стала еще страшнее. Теперь является она ночью припозднившимся путникам, юнцам безусым – той старушкой, которой стала, прожив не одно тысячелетие, а зрелым мужам – прекрасной женщиной, какой была, пока не пришла к ней старость. Она вгрызается человеку в кости и грызет их, пока он не умирает, и страдания ее жертв еще усиливаются, потому что, терзая их, принимает Лилит Черная Луна свой истинный облик страшной ведьмы-призрака. Вам кажется, что Мойша Хаим легко отделался? Ничуть не бывало.