Притчи, приносящие здоровье и счастье
Шрифт:
Я не знаю и не могу знать, что было написано в свитке, который в тот день прочитал принц. Знаю только, что с того самого дня принц очень изменился. Он остался счастливым человеком, но теперь был счастлив совсем не так, как раньше. Теперь счастье принца было не в задумчивом одиночестве, что годилось для обыкновенного человека, а в том, что годилось для королевского представления о счастье; счастье для принца отныне и навсегда было в любви; вернее, в обретенном осознании того, что смысл жизни и есть любовь – любовь к ближнему, любовь к Родине, любовь к себе.
Оранжевая птица
Когда май явил себя во всей красе, юный Генрих решил отправиться в лес. Генрих очень любил прекрасные цветы, что расписными коврами украшают лесные опушки в последний месяц весны. Причудливое
Жили они все в небольшом уютном домике возле тихой речки. И жили, надо сказать, счастливо. Ведь что такое счастье? А счастье это прежде всего покой и свобода. И покой был у Генриха, Генриетты и их бабушки Галадриэль, и свобода была. Генрих рыбачил на тихой реке, охотился в лесу; Галадриэль и Генриетта ухаживали за садом и вышивали гладью такие красивые гобелены, что их приезжали покупать даже для украшения самого королевского дворца. И любили друг друга Генрих, Генриетта и Галадриэль. И в любви был для них смысл жизни. Генрих очень хотел порадовать сестру прекрасными цветами с опушки леса. Генрих знал, что часть цветов Генриетта поставит в вазу, а вазу принесет в бабушкину комнату на окно. Тогда цветам порадуется не только Генриетта, но и старая Галадриэль. А из другой части цветов с опушки леса добрая Генриетта сплетет очаровательный венок, которым украсит свои чудесные волосы.
И будет тогда Генрих любоваться своей сестрой, и будет от этого счастлива. Когда Генрих только еще приблизился к весеннему лесу, то даже не успел еще поразиться красотою цветущего ковра, как еще раньше удивило его волшебное и чарующее пение птицы. Что за птица это была? Генрих не видел, а только слышал, как ласково звучит щебетание ее. Генрих был юн и потому любопытен – он решил во что бы то ни стало посмотреть, как выглядит эта птица, что поет столь прекрасным голосом. Конечно, хоть и юн был Генрих, но знал, что далеко не всегда бывает так, как представляется – пение может быть прекрасным, а сама птичка при этом маленькой и невзрачной. Однако это знание не остановило Генриха. Он даже решил повременить с собиранием букета – так хотелось увидеть ему эту птицу. И птица, надо сказать, и не думала завершать свою песню: прекрасные звуки по мере того, как Генрих приближался, делались еще прекраснее, словно пробуждая от зимнего сна этот чудесный лес. Генриху уже даже казалось, что и цветы на опушке вторили пению невидимой птицы.
Нотки разливались по разноцветным лепесткам и зеленым стебелькам. И все многоцветье ликовало в унисон прекрасной песне. И все же где сама птица? Генрих понимал, что обладательница чудесного голоса где-то рядом. Но где? Лес пока что не давал ответа на этот вопрос. Генрих же, недолго думая, отодвинул завесу из крепко-накрепко сцепившихся ветвей какого-то кустарника и там, за этим кустарником увидал ту, что исполняла песню, так поразившую юного Генриха. Птица мирно сидела под деревом и смотрела на юношу глазками-бусинками. «Будет не честно, – подумал Генрих, – если это волшебное пение не услышат Генриетта и Галадриэль». Птица же была такого ярко-оранжевого окраса, что создавалось впечатление чуждости ее всему остальному лесу. Нет, конечно, и лес в мае был расцвечен самыми разнообразными красками, но столь яркого цвета, каким отличалось оперение птицы, в лесу не было. А надо сказать, что оранжевое чем-то издавна привлекло и Генриха и сестру его Генриетту. Однажды Генрих даже спросил у бабушки:
– Скажи мне, мудрая моя бабушка Галадриэль, почему мне так нравится оранжевый цвет? И Генриетте он тоже нравится.
Тут вмешалась Генриетта:
– Знаешь, бабушка, когда я вижу что-то оранжевое, то у меня из самой глубины души начинает выплывать какое-то странное воспоминание. Но так до конца оно и не выплывает, так что
И отвечала старая и мудрая Галадриэль, знавшая ответы на все вопросы:
– Оранжевый цвет, милые внучата мои, был любимым цветом вашей мамы и моей дочери, прекрасной Гортензии. И самый любимый наряд Гортензии был именно оранжевым. Вы не помните ваших родителей, однако наша память так устроена, что может сохранять на своих задворках что-то такое, что мы сами себе объяснить не в состоянии. Так и с оранжевым цветом – в вашей памяти появляется будто отблеск наряда прекрасной Гортензии, и вы, будучи ее детьми, не можете оставаться равнодушными ко всему оранжевому, что только встречается в мире.
Так тогда объяснила старая Галадриэль то, отчего внукам ее так нравится оранжевый цвет. И нынче только, увидав птицу в лесу, Генрих вспомнил рассказ своей бабушки. И тогда решил просить птицу вместе с ним пойти в домик на берегу реки, чтобы подружиться с Генриеттой.
– Прекрасная оранжевая птица, что поет столь чудесно! – обратился Генрих к птице. – Не будешь ли ты согласна побывать в моем домике и познакомиться с моей сестрой Генриеттой и бабушкой Галадриэль? Я слышал твое пение, видел тебя, а они не слышали и не видели. Мне же так хочется разделить эту радость с самыми близкими мне людьми – с бабушкой и сестрой.
Оранжевая птица выслушала речь юноши, ничего не ответила, но зато, взмахнув крыльями, вмиг взлетела и оказалась тотчас на плече удивленного Генриха. Юноша был не по годам сметлив и потому уразумел, что оранжевая птица дала тем самым понять свое желание побывать в домике Генриха. Осторожно ступая, чтобы птица не испугалась и не улетела, Генрих пошел прочь от леса в сторону дома у тихой реки. Понятное дело, не стал он в этот раз собирать цветы для букета и венка, справедливо рассудив, что сделать это можно и завтра и даже послезавтра, а вот птицу столь прекрасную в другие дни встретить будет, пожалуй что, даже и сложновато. Не спеша Генрих шел к дому, а оранжевая птица все это время весьма смирно сидела на плече у юноши, с любопытством поглядывая по сторонам. Так добрались Генрих и птица до вершины холма, откуда был уже виден и домик, и тихая река. И как ни привычен был этот пейзаж юноше, а каждый раз не мог он не восхититься красотой того места, в котором ему посчастливилось жить.
Нынче же радость увеличивалась еще и потому, что Генрих предвкушал то удовольствие, которое испытают бабушка и сестра при виде оранжевой птицы. В какие-то моменты по дороге домой Генриху даже казалось, что вовсе не птицу несет он на своем плече, а маму его и Генриетты, дочь Галадриэль прекрасную Гортензию. Однако это конечно же не было правдой – Гортензия была Гортенизей, а оранжевая птица была всего лишь оранжевой птицей. Но все равно что-то родное ощущал Генрих в прекрасной птице, что сидела на его плече и озиралась по сторонам. Потому, вероятно, и приняли так радостно оранжевую птицу в домике на берегу тихой реки – приняли Галадриэль и Генриетта – тоже, возможно, рассмотрели в птице что-то родное, близкое.
А может быть, просто птица очаровала бабушку и внучку своим чудесным оперением столь непривычного и необычного цвета. Когда же оранжевая птица стала петь, то тут и Галадриэль, и Генриетта, и даже Генрих прослезились от счастья – столь чарующей была песня птицы из леса. Прошел май, вслед за ним, как в Природе и положено, пожаловал июнь, а за июнем – июль. Все эти месяцы оранжевая птица жила в домике у тихой реки и радовала слух хозяев своими прекрасными песнями, а взгляд радовала своим великолепным окрасом. Лето в тот год стояло теплое, мягкое. Радовало солнышком, но дождик-добряк не был редкостью в то лето. Июль же, как ему и положено, праздновал макушку лета красавицами-грозами, что непременно случались в послеобеденный час каждый день в течение двух недель. После грозы дышалось легко, свободно. Хотелось жить и радоваться этой жизни. В то лето в домике у тихой реки все были еще счастливее, чем обыкновенно: и Генрих, и Генриетта, и старая Галадриэль, и даже сама оранжевая птица – все были счастливы так, как никогда прежде счастливы не бывали. И дело спорилось, и так прекрасно было после трудового дня послушать пение оранжевой птицы, а той и самой было радостно выступать перед столь благодарными слушателями, каковыми были хозяева домика у тихой реки.