Притяжение
Шрифт:
— То-то ты стонала и подмахивала, — хмыкнул он, всё ещё не думая вставать и откровенно наслаждался моим раздраем.
Мне стало настолько стыдно, что я, выпростав из под него руки, не придумав ничего лучше, как зарядить ему по лицу. А где первый удар, там и второй и третий. Он стойко сносил мои звонкие пощечины, и только взгляд его наливался снова чернотой, и с лица стекала ухмылка, оставляя хищный оскал.
— Я открою тебе секрет, царица, — скрутил он мои руки, — ты просто любишь по — жёстче. Видимо твой муженёк молился на твою дырку, а надо
— Заткнись, — зашипела снова, и напряглась всем телом, чтобы выбраться и с досадой почувствовала, что он снова возбуждён. — Ты можешь сколько угодно оправдывать себя, но ты меня изнасиловал.
— Я просто взял, то, что мне захотелось, и сейчас я тоже хочу, — спокойно, совершенно не усовестившись, ответил он на это, — и спорим, что ты тоже течёшь, царица?
— Да пошёл ты мерзавец, ты не мужчина, ты поддонок, — я билась под ним из последних сил, но старания мои шли прахом, он был сильнее.
— Возможно так, царица, меня давно не парит мораль, но вот ты меня задела, и получила, то, что заслужила!
— Чем заслужила, тем, что высказала своё мнение?
— Никогда не слышала, что перед хищником нужно склонить голову и не смотреть тому в глаза, и не бросать вызов. Я принял твой вызов! Я хочу тебя!
— Нет, я против! — завопила я, чувствуя, как он задирает мою футболку. — Не смей меня трогать! Не смей!
— Тогда заткнись на хрен! — взревел он, и совершенно неожиданно встал с меня, оставив в покое. — И думай когда, и что говорить!
Я лежала перед ним, в той же позе, что он меня удерживал, не смея шелохнуться и спугнуть, так неожиданно свалившееся на меня счастье.
Руслан стоял рядом, хмуро разглядывая меня.
— Теперь будешь здесь, — сказал он, наконец, — из комнаты не выходить, есть, принесут. Здесь можешь пользоваться чем угодно, но учти, за тобой наблюдают, поэтому будь благоразумна. Шмотьё подгонят позже. Поняла меня?
Я кивнула, не смея шевелиться и поверить, что избежала насилия.
Он вышел, закрыв за собой дверь, и только тогда я перевела дыхание.
4
— Она снова просит тебя о встрече, — говорит Тоха, маяча за плечом, пока Руслан, закатав рукава, разделывает телятину.
Его ещё дед учил, как мясо выбирать, как нарезать, как мариновать, чтобы шашлык был сочным и вкусным. Конечно, можно поручить всё Заре, она готовит отменно. Но как говорил дед Руслана, Энвер: «Шашлык, женских рук не терпит». Для Руслана, так он терпел, и получался вполне вкусным, но дед, был ещё тем домостроем, и бабку держал в строгости, жаль только отца его не смог не удержать, не спасти. Единственное, что сделал, Руслана у него отобрал, и воспитывал, пока мог.
С того вечера, когда Руслан, поимел царицу, прошло три дня, и все эти три дня, он старался заниматься всем чем угодно, лишь бы не было возможности попасть домой. Потому что знал, что не удержится, поднимется, и снова поимеет её. Потому что, хер знает что происходит, но она у него не выходила из головы. Его не отпускало. Его влекло ещё больше. И протест
Сперва ему было круто от того как она его заводит, но теперь, когда он три дня подряд просыпался и засыпал с мыслями о ней, его это начинало бесить. Потому что царица, незримо и на мягких лапах, завоёвывала над ним власть. Ему это было не нужно. Позволять вертеть собой, особям женского пола, он давно перестал. Тогда, наверное, когда девочка Марина, его первая любовь, не дождалась его из армии, и вышла замуж за местного мажора. Или, когда ещё одна, Катя, круто вертела им, вытряхивая бабки, за возможность возлечь с этой королевой.
На хер!
Он был тогда молод, и верил, что есть что-то большее, чем пьянство отца, и постоянный укоризненный взгляд мачехи. Большее, чем вечные наставления деда, и серость старого двора, их обветшалого дома. Ему тогда казалось, что стоит ему только вывернуться из всего этого, и его жизнь повернётся по-другому, станет более счастливой.
Но у жизни, как и всегда впрочем, свои правила. И даже не предательство женщин Руслана, так повлияли на него. Они были всего лишь чередой, в полном и мрачном дерьме, что лилось на него непрерывны потоком.
Армия.
Поджог их дома, в котором погибли дед с бабкой.
Потом была какая-то мутная банда, с какими-то мрачными типами, которые обещали Руслану возмездие за погибших родственников, и много денег. Ума хватило свалить тогда.
Но потом была служба по контракту, и война. По большому счёту никому не нужная война. Искалеченные и изломанные судьбы. Он бы там и остался. В этой пыли дорог, среди разрушенных храмов, и деревень, если бы не вдолбленная дедом жизненная позиция, цепляться за жизнь зубами. И он цеплялся, попутно ожесточаясь, очервствляясь, и чувствуя, что так и надо было. Так было легче. И жизнь потекла по новому, по-другому. Многие вопросы морали отпадали. Всё по большому счёту сводилось к силе, и к деньгам. И было до прозаичного честно, и понятно.
А тут не сработало. Казалось, сломал её, макнул в дерьмо, унизил. Да только такое ощущение, что сам унизился. А самое поганое, что он бы ещё хоть сто раз унизился, и поэтому не спешил он в дом, где она, потому что знал, что не удержит своего внутреннего зверя. Потому что не захочет.
А этот сучёнок, Гордеев, затягивал и затягивал, словно и не хотел свою жену назад, хотя конечно и грозился обрушить все кары небесные на его голову. Но Руслан давно перестал обращать внимание, на тех, кто слабее. Он наёмник. Он сделал работу. Ему нужны его деньги.