Притяжению вопреки
Шрифт:
Так что я перемыл посуду и даже полы протёр — надо же было как-то сублимировать переизбыток энергии. Потом решил прикрутить кое-какую улётную фишку в проге для Иваныча, да так и заработался почти до утра.
Когда позвонили, я, не размыкая глаз, на автомате, чистил зубы. Шатаясь, доплёлся до двери, открыл — и остолбенел. Увидеть Аниту я никак не ожидал.
— Добрый день, — улыбнулась она.
Я сглотнул, вытаращившись на неё, румяную от холода и какую-то сияющую, что ли.
— Простите, что так внезапно. Я звонила, но у вас телефон
Она говорила и говорила, а я молчал и хлопал глазами.
— Можно?
Наконец я очнулся и поспешно отошёл, пропуская её в квартиру.
— Я вас разбудила? Извините.
— Нет-нет. Я уже давным-давно встал. С первыми лучами солнца.
Конечно же, я сразу взбодрился. Потом сообразил, что стою перед ней в одних боксёрах.
— Вы проходите, а я сейчас…
Пока она раздевалась в прихожей, я, наоборот, впопыхах одевался. Натянул джинсы, футболку, пшикнул Олд спайсом на всякий случай.
А она уже хозяйничала на кухне. Выкладывала из своей сумки какие-то контейнеры.
— Ничего, что я тут так освоилась? — спросила она, когда я возник на пороге, очевидно, с идиотским выражением лица.
— Хорошо даже, — кивнул я. — А что там?
— Тут — лазанья, а тут — салат. А я гляжу, вы за ночь успели кружками обзавестись, — с еле уловимой насмешкой заметила она, открывая свои контейнеры.
— Угу, расстарался, — я сел за стол, разглядывая угощение. Аппетит проснулся такой, что затмил конфуз. Эта её лазанья пахла просто обалденно. — Подумал, вот принесёте вы лазанью, как чай будем пить?
Она коротко засмеялась, выкладывая еду на тарелку.
— Вы такой забавный.
— Если я забавный, может, на ты перейдём?
— Я не против, только вы — первый, — улыбнулась она. — Я не очень умею сокращать дистанцию… А где у вас, кстати, столовые ножи?
— Не уверен, есть ли они тут вообще. А обычные тебе не подойдут? — спросил я с напором на «тебе». Я-то с удовольствием эту самую дистанцию сокращу.
— Ну, если других нет, то пусть будут обычные.
Ела она так чопорно и изящно, что я чуть снова не стал ей «выкать».
Матушка моя тоже обожала все эти церемонии, но меня приучить не сумела. То есть я, вроде, знаю, что и как (если не забыл, конечно, давно же всё это было), но предпочитаю есть без этих заморочек. Для меня еда — это просто еда. Необходимый источник жизненных сил, не больше и не меньше.
В юности, помню, аж бесило, когда матушка устраивала из обычного обеда целый ритуал. Но сейчас за Анитой наблюдать было прикольно. Наверное, её родители тоже допекали в своё время с этими куртуазными манерами, но преуспели явно больше, чем мои.
Что-то такое я и спросил у неё. Но она неожиданно побледнела, отложила приборы, опустила глаза. Может, родители у неё умерли и ей стало горько?
— Извини. Я, кажется, ляпнул что-то не то, да? С твоими родителями что-то случилось? Если не хочешь, не говори…
Помолчав, она, не поднимая глаз, сказала:
— С отцом, насколько я знаю, всё в порядке. А мать давно умерла.
— Сочувствую… Это ужасно, когда умирают родители. По себе знаю. Так что представляю, как тебе тяжело…
Она кивнула, но потом вдруг вскинула голову. Посмотрела прямо в глаза так пронзительно, что у меня дыхание перехватило.
— Нет, ужасно было, когда мать была жива, — тихо произнесла она. — Она едва не убила моего младшего брата.
Я аж растерялся от такого заявления.
— Нечаянно? — предположил.
— Она была опустившейся алкоголичкой, она морила его голодом и вместе со своими дружками-собутыльниками избивала, если тот плакал. Её лишили родительских прав и отправили на три года в колонию. Там она и умерла. Я всю жизнь стыдилась этого. И даже не знаю, зачем тебе всё это рассказываю. Обычно наоборот скрываю… Наверное, просто невмоготу уже всё держать в себе.
Я накрыл её руку ладонью, легонько сжал длинные пальцы.
— Тебе не должно быть стыдно. Но мне очень жаль, что у тебя было… такое в жизни…
Затем она как будто ушла в себя. Я пытался её растормошить, отвлечь, развеселить. Анита кивала иногда и что-то отвечала, и даже иногда впопад, но я видел, что мыслями она совсем не здесь.
Я боялся, что после этого она больше не появится. Ну, типа, сказала лишнее и больше не захочет встречаться — у меня так бывало не раз. Я звонил ей вечером — она не ответила. Однако на другой день перезвонила сама, пообещала в понедельник вечером зайти проведать.
И я потом так ждал понедельника, что чуть ли не подпрыгивал. А ещё опасался — вдруг передумает? Или просто что-нибудь у неё не сложится?
Но нет, она пришла, и мы с ней проболтали до глубокого вечера. Иногда мы как-то по-особенному сталкивались взглядами. Не знаю, как объяснить и почему так получалось. Ведь порой рассказываешь что-то, она слушает, смеётся, смотрим друг другу в глаза — и на душе тепло и хорошо. А потом вдруг взглянешь, вроде так же, как только что смотрел — но внутри резко всё сжимается и к горлу приливает горячая кровь. И тут же все мысли вылетают из головы. И без слов ясно, что она в этот момент чувствует то же самое. Мы тогда замолкали на полуслове и как будто на несколько секунд выпадали из реальности. Потом разрывали взгляд, и морок отступал.
Мы и не заметили, как прошло три с лишним часа. И всё равно мне было мало. Когда Анита спохватилась, что уже поздно и ей пора, аж отпускать её не хотелось.
Я вызвался её проводить. Она немного поупиралась, но уступила. Я ведь всё равно за ней бы увязался.
В тот вечер выпал первый снег, и казалось, что на улице сразу как-то светлее стало.
— Ты скоро уже доделаешь ту свою работу? — спросила она, пока мы шли по обочине пустынной дороги в сторону её дома.