Приваловские миллионы. Золото (сборник)
Шрифт:
– Какой забавный этот Аника Панкратыч, – проговорила Агриппина Филипьевна, когда цифра десять скрылась в дверях. – Алла, принеси Анике Панкратычу квасу, – прибавила она. – Он так всегда балует тебя.
– Ведь Лепешкин очень умен, – вставила свое слово Хиония Алексеевна. – Он только прикидывается таким простачком… Простой мужик – и нажил сто тысяч. Да, очень, очень умен!
В это время в кабинете Nicolas происходила такая сцена:
– Голубчик, Аника Панкратыч, выручи, – умолял Иван Яковлич, загнав Лепешкина в самый угол. – Дай мне, душечка, всего двести рублей…
– Знаем мы вашу неделю, ваше преподобие, – грубо отвечал Лепешкин, вытирая свое сыромятное лицо клетчатым бумажным платком. – Больно она у тебя долга, Иван Яковлич, твоя неделя-то…
– Хочешь, на колени перед тобой встану, – только выручи…
– А ты как полагаешь: у меня для вашего брата вроде как монетный двор налажен?
– Голубчик, Аника Панкратыч, не ломайся… Ведь всего двести рублей!.. Хочешь, сейчас вексель в четыреста рублей подпишу?
– Нет, зачем пустое говорить… Мне все едино, что твой вексель, что прошлогодний снег! Уж ты, как ни на есть, лучше без меня обойдись…
– Ах, старый черт!.. – застонал Иван Яковлич, схватившись за голову. – Ведь всего двести рублей… ломается…
– Да на што тебе деньги-то?
– Ах, господи, господи! Помнишь ирбитских купцов, с которыми в «Магните» кутили? Ну, сегодня они будут у Ломтева… Понимаешь?
– Как не понять!.. Даже оченно хорошо понимаю. Обыграете хоть кого…
– Отчего же денет не даешь?
– Жаль… Актрысам свезешь.
– Аника Панкратыч, голубчик!.. – умолял Иван Яковлич, опускаясь перед Лепешкиным на колени. – Ей-богу, даже в театр не загляну! Целую ночь сегодня будем играть. У меня теперь голова свежая.
– На што свежее, коли денег нет. Это завсегда так бывает с вашим братом.
– Зарываться не буду и непременно выиграю. Ты только одно пойми: ирбитские купцы… Ведь такого случая не скоро дождешься!.. Да мы с Ломтевым так их острижем…
– Знаю, что острижете, – грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. – Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял бы ты на коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да… Вот тебе деньги, и чтобы завтра они у меня на столе лежали. Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, – все равно на подтопку уйдут.
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками; хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан:
– Вот уж что хорошо, так хорошо… люблю!.. Уважила барышня старика… И рубашечка о семи шелках, и сарафанчик-расстегайчик, и квасок из собственных ручек… люблю за хороший обычай!..
Привалов еще раз имел удовольствие выслушать историю о том, как необходимо молодым людям иметь известные удовольствия и что эти удовольствия можно получить только в Общественном клубе, а отнюдь не в Благородном собрании. Было рассказано несколько анекдотов о членах Благородного собрания, которые от скуки получают морскую болезнь. Хиония Алексеевна ввернула словечко о «гордеце» и Ляховском, которые, конечно, очень богатые люди, и т. д. Этот беглый разговор необыкновенно оживился, когда тема незаметно скользнула на узловских невест.
– Какое прекрасное семейство Бахаревых, – сладко закатывая глаза, говорила Хиония Алексеевна, – не правда ли, Сергей Александрыч?
– О да, – протянула Агриппина Филипьевна с приличной важностью. – Nadine Бахарева и Sophie Ляховская у нас первые красавицы… Да. Вы не видали Sophie Ляховской? Замечательно красивая девушка… Конечно, она не так умна, как Nadine Бахарева, но в ней есть что-то такое, совершенно особенное. Да вот сами увидите.
– Ведь Nadine Бахарева уехала на Шатровский завод, – сообщила Хиония Алексеевна, не глядя на Привалова. – Она ведет все хозяйство у брата… Очень, очень образованная девушка.
– Она, кажется, училась у доктора Сараева? – спрашивала Агриппина Филипьевна.
– О да… Вместе с Sophie Ляховской. Сначала они занимались у доктора, потом у Лоскутова.
– Скажите… – протянула Агриппина Филипьевна. – А ведь я до сих пор еще не знала об этом.
– Да, да… Лоскутов и теперь постоянно бывает у Ляховских. Говорят, что замечательный человек: говорит на пяти языках, объездил всю Россию, был в Америке…
– Ну, теперь дело дошло до невест, следовательно, нам пора в путь, – заговорил Nicolas, поднимаясь. – Мутерхен, ты извинишь нас, мы к славянофилу завернем… До свидания, Хиония Алексеевна. Мы с Аникой Панкратычем осенью поступаем в ваш пансион для усовершенствования во французских диалектах… Не правда ли?
На прощанье Агриппина Филипьевна даже с некоторой грустью дала заметить Привалову, что она, бедная провинциалка, конечно, не рассчитывает на следующий визит дорогого гостя, тем более что и в этот успела наскучить, вероятно, до последней степени; она, конечно, не смеет даже предложить столичному гостю завернуть как-нибудь на один из ее четвергов.
– Нет, я непременно буду у вас, Агриппина Филипьевна, – уверял Привалов, совершенно подавленный этим потоком любезностей. – В ближайший же четверг, если позволите…
– Он непременно придет, мутерхен, – уверял Nicolas. – Мы тут даже сочиним нечто по части зеленого поля…
«Отчего же не прийти? – думал Привалов, спускаясь по лестнице. – Агриппина Филипьевна, кажется, такая почтенная дама…»
Когда дверь затворилась за Приваловым и Nicolas, в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд стояло гробовое молчание. Все думали об одном и том же – о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь, сидели вот на этом самом кресле, пили кофе из этого стакана, и теперь ничего не осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел кресло, на котором сидел Привалов, и даже пощупал сиденье, точно на нем могли остаться следы приваловских миллионов.