Приведен в исполнение... [Повести]
Шрифт:
Дядя Асик и Константин Константинович переглянулись с недоумением.
— Как это… двух? — на всякий случай спросил дядя Асик.
— Ну, паноптикум… — злился Шавров. — И как это только терпят вас…
— А никто и не терпит, — невозмутимо сказал дядя Асик. — Не могут без нас, вот и все. — Он улыбнулся: — Скажите, а что, товарищ Петраков в самом деле попросил вас понаблюдать за нами?
— Кто… кто вам сказал такую глупость?
— Бросьте… Петраков убежден, что мы снабжаем бандитов информацией.
—
— А за руку поймать не может, — насмешливо прищурился дядя Асик. — Ваш стол у окна. Занимайте…
— За что такое благодеяние?
— Ни за что. Плохо топят, сквозняк, а у нас радикулит и хроническая пневмония. Вялая. А вы — из гвоздей.
— Ладно… — помягчел Шавров. — Так как же Соня и Юрий Евгеньевич, вы давеча не ответили, а ваши молодые мне искренне понравились, я их даже вспоминал.
— Они вас тоже. Что же, нелегко живут, совсем нелегко… Но дружно.
— Поженились? — догадался Шавров.
Дядя Асик молча кивнул.
До обеда Шавров раскладывал бумаги и папки по ящикам, изучал должностную инструкцию и даже помог соседям по коридору передвинуть тяжелый сейф с огромным двуглавым орлом на верхней дверце.
— Замазать бы его к черту… — заметил один из сотрудников. — Уж больно красив, гаденыш…
Орел и в самом деле был сделан добротно: перья — сусальным золотом, гербы губерний — черным и цветным лаком.
— А вы на каждом гербе наклейте кружок с датой, — посоветовал Шавров. — На Георгия Победоносца — 17 июля 1918 года, и на остальные — по дате. Вот и выйдет лучшего вида агитплакат: закономерный конец семейки Романовых.
— Голова… — протянул сотрудник, с уважением посмотрев на Шаврова. — Все! Приступаем немедленно!
В обед, когда Шавров достал из кармана сверток о горбушкой ржаного и тремя тоненькими кусочками соленого сала — квартирная хозяйка получила посылку и угостила, — вошла дама лет сорока в кожаном пальто и цветастой косынке.
— Приятный аппетит, — бодро произнесла она, оглядывая присутствующих и несколько задерживая взгляд на Шаврове. — Какие новости?
— А никаких, — сказал Константин Константинович. — Вот, новые сотрудники-с, приступили-с…
— А-а, — протянула дама. — Знаю, наслышана. Я — Зоя Григорьевна. Помогите снять пальто, товарищ новый сотрудник.
— Я обедаю, — хмуро сообщил Шавров. — И вообще… С какой стати я должен вам помогать? Не старый режим…
— Лиловый негр вам подавал манто! — тонким голосом пропел дядя Асик. — Да, господа, положительно все кануло в Лету! Вы не обижайтесь на товарища, Зоенька, он — с фронта.
— Тряханутый, значит? — Зоя Григорьевна повесила пальто на вешалку и начала красить губы. — Вам здесь трудно будет, — сообщила она Шаврову. — Вряд ли мы сработаемся, — она победно улыбнулась.
— Значит, вас уволят, — невозмутимо заметил Шавров. —
— Вот… — вздохнул дядя Асик. — Так сказать — итоги свершений… — Он горестно вытянул губы и добавил: — Будем справедливы: они никогда не скрывали, что услуги наши принимают вынужденно и потому — временно. Зачем же ссориться, товарищ Шавров все равно одержит верх. Так что пусть у гробового входа играет молодая жизнь. Смиримся, господа, ибо Карла Первого сменил Кромвель…
— А Кромвеля — Карл Второй… — хихикнул Константин Константинович. — И я так думаю, что их молот-серп тоже кончится наоборот…
— То есть? — не выдержал Шавров.
— То и есть, — ровным голосом произнес Константин Константинович. — Престолом кончится. Или ваши дорвавшиеся до власти дружки хуже Емельки Пугачева? А уж он-то себя иначе как «государем-анпиратором» не аттестовывал-с!
Шавров промолчал. Стоило ли спорить с этими огрызками прошлого? Их ни за что и никогда не переубедить, они исходят желчью и злобой, они ничему и никому не верят и никогда не верили, потому что жили ничтожно и мелко. Они теперь уверены: все возвратится на круги своя. Потому что в крови русского и вообще — российского человека не заграничный, непонятный социализм, а вечная и неизбывная вера в Бога, а значит, и убеждение: не прикасайтесь помазанному моему. Ибо прикосновение это все равно ничего не изменит, и промыслом Божьим любое извращение, как бы оно ни называлось и от кого бы ни исходило, превратится в свое Исходное: из земли вышли и в землю возвратимся, молот-серп — престолом кончится… Ну и тешьтесь в ожидании расстрела. Он неминуем…
Вызвал Петраков, спросил, улыбаясь:
— Ссоришься с нашим Аглицким клубом? Правильно, ты им спуску не давай! — он посерьезнел, добавил с сомнением: — Конечно, чтобы у них доверие завоевать — им подсевать надо… А это у нас не получится — противно. Но ничего. Пусть они знают, что мыслей ихних ты не разделяешь. Это вызывает уважение…
— Вы в самом деле считаете, что источник всех бед скрывается в нашем отделе? — спросил Шавров, внутренне не соглашаясь с Петраковым и вспоминая только что окончившийся разговор. Неужели эти монархические одуванчики или эта идиотка Зоя на самом деле столь умные и опасные противники?
— Ладно. — Петраков раскрыл папку. — Обсудим потом. А сейчас бери документы и поезжай на пакгауз Петроградского вокзала. Поступила вобла, триста пудов, в ящиках… Проследи, чтобы Трехгорка получила сполна.
В дверь постучали, в щель просунулась голова Зои Григорьевны:
— Товарищ начальник… — очаровательно улыбнулась она. — Я к вам по поручению нашего маленького коллектива… Первое: товарищ Шавров, конечно, краснознаменец, но ведет себя, как старорежимный вышибала.