Привет, Ангел
Шрифт:
– А дети?
– И детки будут. Все будет хорошо. А вот одно только я не пойму. Сейчас-то ты с кем? Вижу мужчину, но странно как-то… ноги будто больные у него. Как зовут его?
– Не знаю … пока.
– Деточка моя, если можешь избежать этой связи, то хорошо. Но боюсь, не сможешь. Связь-то уж больно необычная. Не пойму. Вот сама посмотри. – И она стала крутить перед носом Марины чашку с замысловатыми узорами. – Видишь, белочка здесь, пушистая, хвостик высоко держит – это хорошо, но когти у нее почему-то не беличьи, да и вообще даже не звериные, а как у дракона, что ли…
Тут она замолчала, погрустнела и добавила тихо:
– А так все хорошо
Марина расплатилась, вышла с непонятным чувством облегчения и тревоги одновременно. Облегчения, что Бог даст (а в хорошем она меньше всего хотела сомневаться) ей семейного и материнского счастья. А тревоги, что какое-то глупое, надуманное чувство не дает покоя и что вместо ответа на свой сиюминутный вопрос она получила какую-то непонятную информацию о когтях дракона.
Она решила забыть приятный сон, попробовала запретить себе думать о голубых глазах, постаралась не вызывать в памяти ощущение теплого прикосновения. Забыть. Запретить. Изгнать. Погасить.
Через пару дней ей это почти удалось. Почти. Если бы опять не тот перекресток, не красный светофор и не достойное, уверенное и даже красивое движение мужчины вдоль выстроившихся в пробке машин.
Ее машину он узнал сразу, будто ждал или выглядывал среди потока. Он подъехал, она протянула руку с десяткой.
– Убери деньги. Я не возьму.
Она послушно убрала купюру, а руку протянула вновь.
– Тебя как зовут? – спросил он.
Марина назвала свое имя, хотела спросить его, но не успела, потому что задохнулась от совершенно незнакомого ей прежде ощущения. Он целовал ее ладонь. Нет, не то чтобы никто никогда в жизни не целовал ей руку. Конечно, да. Но в этой ситуации ощущения ее были непередаваемы. Он целовал так нежно, так осторожно, понимая, что он решился на шаг крайне смелый. Но не чувствуя сопротивления с ее стороны, принялся касаться губами каждого пальчика…
Она понимала, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Люди из соседних машин, которые могли наблюдать эту сцену, от удивления открыли рты в прямом смысле слова. Молодая дама на иномарке позволяет бомжу целовать руку на виду у всех, в центре Москвы… Даже видавшие виды водители не могли оторваться от такого зрелища. Ей даже никто не посигналил, когда на зеленый все начали движение, а она, включив аварийку, осталась на месте.
– Спасибо, Марина!
– За что?!
– За то, что позволила почувствовать себя вновь мужиком. Знаешь, я ведь много лет приличных женщин могу только видеть, а уж дотронуться, а уж прикоснуться губами – это даже не мечта, это только воспоминания из былой жизни, самые потрясающие и самые болезненные. Давай отъедем, если можешь.
Марина, нарушив все и вся, через две сплошные, переехала на встречную, благо была возможность никому не создать помех. Она все больше и больше удивлялась – сначала ухоженности, чертам породистого лица, теперь – хорошо поставленной речи, умному взгляду.
На обочине она открыла дверь, повернулась к нему лицом, спросила:
– Можно до тебя дотронуться?
Он только грустно улыбнулся, прикрыл глаза и еле-еле кивнул. Она прикоснулась к его голове, погладила, пробежалась пальцами по вискам, по щекам. Он поймал ее руку и опять принялся целовать, но уже не осторожно, не с немым вопросом и сомнениями, а страстно, с упоением поднимаясь губами от ладони к запястью и выше, к изгибу…
– Послушай, неудобно… на нас все смотрят… – Она испытывала и волнение, причем совершенно ярко выраженное физиологическое волнение, и чувство стыда одновременно.
– Да, извини. Это у меня вся жизнь на глазах у людей. А ты – человек из другого мира. Извини.
Он одернул себя, он как будто внутренне застегнул себя на все пуговицы, нет, даже на молнию застегнул – быстро и жестко.
Взгляд изменился, и только не до конца восстановленное дыхание выдавало его недавнее волнение.
– Послушай… – Марина понимала, что сделает сейчас что-то совершенно новое в своей жизни. Сейчас она назначит свидание мужчине впервые за свои двадцать шесть лет. Нет, нет, не впервые. В семь лет она назначила мальчику со своего двора быть в пять часов у ее подъезда с санками, чтобы кататься вдвоем с горки, а он не пришел. Она стояла с пяти до шести, думала, он перепутал время, замерзла, боялась зайти погреться в подъезд, а вдруг именно в эту минуту он придет, не увидит ее и уйдет, спрашивала у каждого входящего и выходящего из дома время, и когда поняла, что все напрасно, вернулась домой и плакала горько-горько. Могла бы и с девчонками побежать кататься, и свои санки взять – вон стоят. Так нет.
С тех пор она охотно принимала приглашения или не принимала, могла опаздывать, могла забыть, иной раз прийти раньше, спровоцировать мужчину, чтобы он назначил встречу, но никогда не назначала сама. И вот сейчас чувство даже не жалости к этому человеку, а, наверное, желание, самое простое, примитивное, первобытное, сексуальное желание заставило ее сказать:
– Послушай, будешь здесь вечером?
Я приду.
– А зачем? Все бессмысленно…
– Я хочу тебя. – Она сказала это так просто, почти шепотом, даже не голосом, а животом, что ли, или сердцем, или какими-то другими внутренними органами, но так, что он, наверное, впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым. Еще ничего не было. А ощущение счастья – уже.
– Давай в семь. У меня есть где. – Сказал и покатился, не оборачиваясь.
Как она отработала, что она говорила, зачем она делала то-то и то-то, сказать об этом она бы не смогла, потому что и перед обычным свиданием она, как правило, бывала не в себе, а уж перед таким …
Поблагодарила Елену Евгеньевну за гадалку. «Ну что она сказала?» – «Ой, потом, потом…» Ну в самом деле, не про белочку же с рудиментами рассказывать. Забежала в аптеку. Это святое. Потом поняла, что ей хочется купить ему что-то в подарок. Что? Духи? Да. Она купит ему дорогие изысканные духи. И даже если он не сможет их использовать на работе (в самом деле, человек милостыню просит, а сам благоухает Versaсe? С другой стороны, он ничего не просит. Ему сами дают), то капля на запястье будет напоминать ему о ней целый день.
Нет, нельзя сказать, что Марина не пыталась остановить себя, задуматься, вернее, одуматься. Она пыталась. Все-таки женщина развитая, с высшим образованием, с немалым количеством поклонников и довольно приличным любовным багажом не могла не сомневаться во всем этом приключении. Но кто же откажется от свежего чувства? Кто в состоянии проигнорировать зарождающуюся страсть? Кто способен убить в себе желание? Единицы. К этим единицам Марина себя не причисляла. Короче, она готовилась. В мысленно составленном списке дел она против слова «аптека» поставила плюс, духи – плюс. Да, белье. Постельное белье. Он сказал: есть где. А как? А на чем? Какие условия? С другой стороны, не везти же его к себе домой. Белье тоже надо купить. На всякий случай.