Привет, картошка!
Шрифт:
— Пушкин! — радостно, почти восторженно воскликнул отец Тани. — Тогда извините! Тогда это не он.
— Он! — тихо проговорила Таня.
— Он? — сник отец.
— Куда ты? Стой! — поймала Зинаида Петровна Юрку за воротник рубашки и дернула на себя так, что рубашка вылезла из штанов. — Куда? Ты видишь, к тебе гости пришли. Что он сделал?
— Ничего особенного, — грустно покачал головой мужчина и надел шапку-пирожок. — Ничего особенного. Запомните, молодой человек, читающий Пушкина, — он выпрямился, словно был за кафедрой. — Запомните
— Папа! — попробовала его задержать на лестничной площадке дочь, но он увлек ее за собой.
— Пойдем, пойдем!
На улице отец церемонно взял дочь под локоть. Она сердито оттолкнула его руку.
— Зачем мы сюда приходили? Ты мне можешь объяснить: зачем мы сюда приходили?
— Как зачем? Я, по-моему, очень удачно сказал о правах человека и про Пушкина.
— При чем тут Пушкин? Тут милиционер нужен, а не Пушкин.
— Зачем же сразу милиционер? Он молодой человек, читает книги, должен понять.
— Папа!!!
Она больше ничего не сказала, только махнула рукой. И пошла быстро впереди него. Отцу пришлось ее догонять. Он убыстрил шаги, но, догнав, не взял дочь под руку, а виновато пошел рядом.
А в квартире Зинаиды Петровны повисла гнетущая тишина. Юрке хотелось что-то сделать, чтобы не было так тихо, но он боялся пошевелиться, стоял перед плитой и ждал, когда закипит чайник.
Наконец из носика пошел пар, забулькали пузыри, запрыгала крышка. Юрка взял чайник и стал наливать кипяток в бутылку из-под минеральной воды. Бутылка лопнула у него в руках, на пол посыпались осколки, полилась вода. Юрка отшвырнул ногой осколки, взял другую бутылку.
Зинаида Петровна лежала на диванчике в углу, отвернувшись к стене и подогнув ноги. Приглушенный свет падал на нее от торшера, стоявшего в изголовье. Юрка тихонько вошел, остановился, держа в руках бутылку и полотенце.
— Мам, я налил горячей воды. Приложи!
— Уйди от меня!
— Приложи, а? Это вместо грелки. Тебе сразу легче станет.
Зинаида Петровна долго молчала, потом сказала сквозь зубы:
— Заверни в полотенце и дай мне.
Юрка принялся суетливо заворачивать бутылку в полотенце. Мать, не глядя, взяла у него «грелку», приложила к животу.
— Мам, это печень, да?
— Нет, это не печень, — резким движением оттолкнула от себя полотенце и бутылку Зинаида Петровна. — Это ты, все ты!
Бутылка, сброшенная на пол, медленно катилась. Юрка поднял ее, заткнул покрепче пробку, подобрал с пола полотенце.
— Мам, ну чего ты?
— Не называй меня больше мамой.
— А как же?
— Зинаидой Петровной, как чужой человек.
— Мам, — подошел Юрка с бутылкой, тщательно укутанной в полотенце. — Приложи!
— Замолчи! Не называй меня больше мамой!
— Не буду! Ты только приложи! Зинаида Петровна, приложи, а?
— О-о-о! — застонала Зинаида Петровна и уткнулась головой в подушку.
Зима пришла
Снег летел наискосок, в лица прохожим, спешащим в кинотеатр на вечерний сеанс. Неоновый свет рекламы разукрашивал его перед входом в зеленые, розовые и голубоватые тона. Снег летел, закручивался в теплом потоке у открытых дверей, люди предъявляли билеты и исчезали за толстыми, покрытыми изморозью стеклами фойе. Хлюпе было холодно. Он стоял, курил, сплевывал под ноги горечью. Вот уже больше месяца он жил один. Мать переехала жить к своему директору, а комнату оставила ему. Иногда она приходила, убирала у него, с получки дала денег на пальто, но Генка пропил их с ребятами.
— У этого наверняка есть, — сказал Потап и показал глазами на прохожего в дубленке.
— У этого не знаю, — зябко отозвался Хлюпа, — а вон у того с пакетами нашлись бы лишние бумажки, чтобы согреть душу одинокому страннику.
— Такой даст одну — окочуришься, — сказал Игорь, провожая взглядом прохожего.
— А это на что? — сказал Хлюпа и, достав из кармана большой нож, с щелчком раскрыл лезвие.
Свою замшевую кепочку с пуговкой Хлюпа надел на самые уши, но это не помогало, снег холодил затылок, летел за воротник.
— Покажи! Откуда у тебя? — потянулись к ножу Мишка и Потап.
Юрку блеск лезвия неприятно поразил. Он не знал, что у Хлюпы есть нож. На перилах загородки, отделяющей проезжую часть от тротуара, лежал ровным слоем снег. Юрка начал задумчиво счищать его рукавицей и пошел вдоль загородки подальше от ножа.
— Англичанин нашарохался, — засмеялся Игорь.
— Он уже не Англичанин, — напомнил Мишка. — Дай посмотреть.
— В другой раз, — спрятал Хлюпа нож. — Холодно, зараза. Что будем делать, велосипедисты?
Они еще мечтали иногда о большом многоместном велосипеде, но мечты эти становились с каждым разом все более отвлеченными. Только и осталось от этой мечты название — «велосипедисты».
— А может, правда в кино? — предложил Мишка. — Я бы во второй раз посмотрел. Там хоть тепло.
— У тебя сколько денег? — спросил Хлюпа.
— У меня нету, — смутился Мишка.
— У тебя есть? — повернулся Хлюпа к Потапу.
— Есть копеек восемьдесят. Мать дала Кольке и Верке на молоко на завтра.
— До завтра достанем. Давай.
Хлюпа нетерпеливо протянул руку, Потап помедлил, высыпал ему в ладонь мелочь вперемешку с крошками табака. Потом Хлюпа порылся у себя в кармане, достал смятый рубль и несколько серебряных монеток. Этого на всех не хватало.
— Юрка! — позвал он.
— Что?
— Иди сюда, «что»! У тебя деньги есть?
— На билет есть.
— Покажи.
— Я покажу, а ты выбьешь, — сказал Юрка, но, увидев ярость в глазах Хлюпы, быстро достал деньги.
— Вали за билетами, — высыпал ему в ладонь Хлюпа всю мелочь, что они насобирали. — Рубль держи, что ты дергаешься.