Привет, любимая

Квашнина Елена Дмитриевна

Н-да! Что дальше? Надо уходить. Скандалы никому не нужны. А мне они теперь вообще противопоказаны.

Я развернулась и вышла. Отшвырнула в угол подушку. Пошла вниз, удивляясь собственному спокойствию. Сумка мне нужна или нет? И куда я пристроила свое пальто и сапоги? Господи, да они же на мне. Я и не раздевалась, как пришла. Есть у меня в кармане деньги? Есть. На билет должно хватить.

Резное крыльцо. Какая претенциозная пошлость - это резное крыльцо. Да и вся эта дача в целом.

Куда повернуть за калиткой? Налево или направо? Ах, ну да ... Все верно. Когда мы шли со станции, мы проходили эту дачку с круглой остроконечной крышей из красной черепицы. Еще удивлялись, откуда люди взяли черепицу, при том красную? Значит, я иду правильно. До чего страстно она обнимала его. Стоп. Не думать об этом. Вот бы сейчас в лес! Только это чужой лес. Я его не знаю. И поздно. Темно, будто ночью. В своем лесу я бы не боялась. Там каждый куст, каждая ямка, точно собственные мысли - во сне не заблудишься. А здесь ... Потому лучше продолжать двигаться к станции. Любят писатели комфорт, но весьма странной любовью. Дорога к станции освещена не хуже любого проспекта в городе. Не заблудишься. Только ... Фонарей понаставили, а про асфальт забыли. Что же это они? Половинчатый получается комфорт. Или это от бестолковости? Как же она его обнимала... А он? Нет, не думать! Хорошо, погода стоит приличная. Дождей нет. В дождь такая вот дорога размокает, раскисает - сплошная глина. Случись дождь, я бы здесь не прошла. У меня и посуху-то ноги заплетаются. Наверное, до станции уже недалеко? Не видно за деревьями.

Кто-то бережно взял меня за локоть. Я в панике обернулась, готовая драться, кусаться, царапаться... Но это был не Мишка.

– Я провожу тебя, - успокаивающим тоном сказал Олег.
– Уже поздно и небезопасно.

– А Таня?
– мне захотелось тихо заскулить.

– Она еще не вернулась. Где-то бродит с моим зятем. Да ты успокойся. Кроме меня никто ничего не видел. Никто ничего не знает.

Он внимательно смотрел мне в глаза. Жалеет, что ли? Одернул на себе куртку. Протянул мне мой беретик. Я и забыла про него совсем. Помолчал и добавил:

– И не узнает.

Что же. И на том спасибо. На большее я рассчитывать не могу. Очень не хочу, чтобы меня жалели, кидали сочувственные взгляды. Та же Татьяна. И Олег, со свойственной ему чуткостью, понял это. Взял под руку. Повел к станции, немного косноязычно делясь со мной своими планами на будущее.

* * *

Путь от конторы, в которой я работала, до дома растянулся на два с лишним часа. Он мог стать еще длительней, если бы не мысль, что тетя Нина, скорее всего, нуждается во мне. И все-таки на лестничной площадке перед дверью я задержалась на несколько минут. Не могла пересилить себя и позвонить.

Позавчера, когда я вернулась, тетя Нина уже спала. Медсестра, помнится ее звали Лидочкой, уютно устроилась на кухне с книжкой. Она, конечно же, была удивлена моим несвоевременным возвращением.

Но изо всех сил старалась не показать этого. Я отпустила ее, заплатив, как было условлено заранее. Деньги теперь значения не имели. А что имело?

Собирать Мишке чемодан оказалось легко. Никаких эмоций. Только практичность и здравый смысл. Или я все еще пребывала в шоке? Да и вещей у него имелось немного. Не накопили мы с ним никаких вещей.

После, не раздеваясь, прилегла на кушетку. Забылась тяжелым, дурным сном.

Утром я тихо и спокойно объяснила тетке все. Видит бог, мне этого не хотелось. Она любила Мишку, и для нее фортель Рыжего стал сильным потрясением. Ее состояние могло ухудшиться. Но, к сожалению, без объяснений тут уж никак не обойтись. Лучше раньше, чем позже...

Тетя Нина почернела прямо на глазах. Ушла в себя. Ничего не говорила, ни о чем не спрашивала. Это было так на нее не похоже, что я перепугалась до смерти. Теткино бледное лицо и синяки под глазами переворачивали мне внутренности похлеще всяких слов.

Рыжий дома и не появился. Ни в субботу. Ни в воскресенье. Ни сегодня с утра. Я старалась не заостряться на его исчезновении. На работе сегодня, тем не менее, весь день вместо выполнения служебных обязанностей обдумывала, куда ему теперь отправлять чемодан со шмотками? И сейчас, стоя на лестнице, размышляла о том же. Царапала зеленый пластик перил.

За дверью послышались голоса. Ну вот, кажется, никуда теперь чемодан отправлять не надо. Сам явился. Или не он? Да он, конечно. Кому еще быть? Только у него густые, бухающие басы в голосе. Ох, как встречаться не хочется. Не могу. Сил нет. Может, погулять вокруг дома полчасика? Да, ладно, чего уж там? Все равно придется...

Я рылась в кармане в поисках ключа, оттягивая время, когда дверь распахнулась. Через порог перешагнул Мишка. С чемоданом в руке. И - будто споткнулся.

Что это? Уже с чемоданом? Я ведь ему еще ничего не сказала. И он мне ничего не объяснил. Разве можно так уходить? Ничего не сказав?

– Здравствуй, - бесцветным голосом сказал Мишка. Окинул меня взглядом, таким же бесцветным, как голос. В глазах - ни капельки вины. Только пустота. Совершенная пустота. Аж страшно ему в глаза глядеть. Как будто его совсем нет ... совсем нет ...

– Здравствуй, - прошептала я, растерявшись.

Мы потоптались на месте. Дальше-то, дальше-то что? Что ж он молчит?

– Иди, - он кивнул на дверь. Тоскливо добавил, отводя взгляд:

– Там тебя Олег караулит. Часа два, не меньше. Теперь свою Татьяну, как пить дать, бросит.

Вот ненормальный. Даже сейчас он к Олегу цепляется. Лучше бы к себе цеплялся. Нетушки, пусть уходит. Сейчас. Сию минуту. Только бы по моим глазам ни о чем не догадался.