Привет, любимая

Квашнина Елена Дмитриевна

Роман вскочил.

– Долго ты. Я заждался.

Взял у меня из рук поднос. Пристроил его на стол. Выключил телевизор. Затем - свет. Я с места не тронулась. Чувствовала себя безжизненной. Роман подошел. Обнял. Стал целовать. Я не уворачивалась.

– Аля! Почему ты, как мертвая?
– тихо спросил он.

А я и есть мертвая. Почему, почему? Не нужен ты мне. Вот почему!

–

Ну же, девочка, расслабься, - сказал мне ласково, пытаясь расстегнуть пуговицы на платье.

– Да пошел ты!
– вдруг взорвалась я. Вырвалась из его рук.

– Что?
– растерялся Роман.

– Уходи отсюда, Роман! Совсем уходи!

– Аля!

– Вот вам и Аля!

Подошла к выключателю, зажгла свет. Ну и вид у него! Я захохотала. Он ошалело смотрел на меня.

– Объясни, что произошло?

– Ничего, - ответила отсмеявшись.
– Ровным счетом ничего. Не люблю я вас, Роман Анатольевич. Вот и все. Брата я вашего люблю.

Он прошелся по комнате. Вернулся к столу. Взял сигареты, нервно закурил. Сказал медленно и веско:

– Ты его любишь, а он тебя - нет.

– И он меня любит. Не врите.

– Если бы любил, то здесь сейчас был бы он, а не я.

– Он не может, - я издевательски улыбнулась.
– У него контракт. Он в Африке. Достойно представляет Союз нерушимый...

Роман непослушными пальцами застегивал воротник рубашки. Нацепил галстук. Взялся за пиджак.

– Он в городе. Вернулся в июле.

– Как?

У меня схватило сердце. Боль стала острой - точно шилом прокололи.

– Вот так, - мстительно усмехнулся Роман. Достал из верхнего кармана расческу, стал неторопливо причесываться. Был спокоен. Но я-то видела, как у него дрожали губы. Переживает. Ну и пусть. Мне наплевать. Мне теперь на все наплевать. Рыжий в городе! Целых два месяца. И ни звука. Как же это? Что же это он? Хоть бы где в толпе... издалека... И эта сволочь, Роман, до сего часа ни единым словом не обмолвился.

– Ну, пусть, - сказала я с отчаянием и села на диван.

– Что?
– не понял Роман. Он все еще стоял у стола. Закуривал новую сигарету. Сердитый. Одним махом опрокинул в рот рюмку коньяку. Не закусил ничем, а сразу же налил себе еще. И снова залпом выпил. Поморщился. Опять ничем не закусил.

– Пусть он меня не любит.

Какое это имеет значение?
– я устало смотрела на деверя.
– Я-то его все равно люблю. И всегда только его любила.

Мы молчали. До-олго. Почему же он не уходит? Не понимает разве, что он мне не нужен?

– Уходите, Роман Анатольевич. И никогда больше не возвращайтесь.

– Аля! Ты еще передумаешь. Не торопись, - он топтался теперь рядом со мной. До чего жалок. Я молча покачала головой. Неужели не ясно?

– Ну, чем, чем он лучше меня?
– внезапно закричал Роман.
– Что в нем есть такое, чего нет во мне?

Взрослый человек, а спрашивает об элементарных вещах. Вот чудак!

– Он - настоящий мужик. А вы - всего лишь мужчина. Не умеете брать на себя ответственность... за себя и других. Да что вам объяснять?
– я махнула рукой.
– Все равно не поймете.

Роман снял с вешалки плащ. Взял зонт. В дверях жестко сказал мне:

– Не думай, Аля, что у нас все кончилось.

Однако! Быстро же он в себя пришел.

– Да не было у нас с вами ничего, - ощетинилась я.

– Все равно. Я не отступлю. Я тебе еще весной ясно дал понять, что это не очередное похождение. Ты мне нужна. И ты со мной будешь. Ты сейчас успокойся, мы после поговорим.

– Катись ты!
– вконец рассвирепела я.

* * *

Тетя Нина беспокоилась. Не зря, конечно. Но я с собой поделать ничего не могла. Не пила, не ела, не спала. Даже о сыне забыла. И ничего никому не рассказывала. Дважды тетка призывала Олега с Таней. Они прибегали, тормошили меня. Я делала вид, будто все отлично. Правда, обмануть при этом никого не могла. Полюбила после работы бродить по улицам. Просто так. Без всякой цели.

Вечерний город был удивителен. Особенно, когда совсем темнело. Море огней. Я шла, никуда не торопясь. Засматривалась на чужие окна - разноцветные окна. Видела за ними людей, чужую жизнь. Мне думалось, что жизнь, которая текла там, счастливей моей, и я подсматривала, заглядывалась на нее. Несколько раз случайно оказывалась возле клиники. И однажды увидела его. Он садился в белую "Ниву". Наверное, своя ... Похудел. Стал поджарый, загорелый до черноты. Волосы совсем выцвели - ни намека на рыжинку. Мишка меня не заметил. Я была счастлива, что увидела его. Стояла и смотрела, как он выруливает с площадки перед клиникой на проспект. Счастья мне хватило на дорогу до дома. А там снова навалилась апатия. Вот бы кто-нибудь сказал ему, что у него есть сын. Ведь к сыну-то должен прийти? Хоть разок?