Приворот
Шрифт:
Алена почти не слышала, что говорил ей муж. Что-то о прежних женах, которым он строго-настрого запретил когда-либо проверять его эсэмэски, но в какой-то момент те лезли не в свое дело. О том, как он впервые в жизни понял, что хочет убивать, – ему было всего двенадцать, и он увидел какой-то фильм, где любовник убил женщину; такая там актриса была – серьезная блондинка, не то чтобы красивая, но какая-то неземная, – и как ярко она сыграла агонию. О том, как он впервые убил – случайно, неловко, торопливо; он боялся смаковать, все получилось так глупо и даже не принесло истинного удовольствия (кроме радости осознания, что он на подобное способен). Как он чувствовал себя волком среди людей и
Почему-то перед самой смертью ей вспомнилось, как она впервые его увидела.
Они шли навстречу друг другу по институтскому коридору, и Егор был такой красивый: мягкая львиная походка, выкрашенная в синий цвет бородка, панковская рубашка, татуировка на предплечье. Алена засмотрелась и выронила папку с эскизами – те разлетелись, как голуби, и Егор остановился – помог собрать, а она все думала – вежливость это с его стороны или симпатия? Было в его глазах что-то такое, чего она, серая мышь, никогда прежде не замечала в устремленных на нее взглядах мужчин. Как будто он в душу ей смотрел – да не просто так, а прицельно, в надежде разглядеть что-то определенное.
В тот же день она позвонила в далекий город, где жила ее мать, с которой Алена общалась несколько раз в год, в основном по праздникам.
– Мама, – сказала она. – Я тут познакомилась с потрясающим мужчиной. Он самый лучший, и еще у него синяя борода…
Лилия с могилы
Однажды компания подростков пошла гулять на городское кладбище, давно закрытое для новых обитателей, переплывших Стикс, и лишь очертаниями состарившихся крестов напоминавшее окрестным жителям, что все конечно. Дело было обманчиво теплым сентябрем – в полдень еще казалось, что на игровом поле хозяйничает лето, но вечера были прохладными, а темнело рано и быстро, словно кто-то нахлобучивал на город черный бархатный колпак. На кладбище том не было ни сторожа, ни посетителей – все, кто мог скучать по лежащим под этими крестами костям, сами давно свели знакомство с Хароном.
Подростки приходили сюда часто – никто не гоняет, густые ветви разросшихся елей и кленов надежно скрывают от посторонних глаз, можно спокойно пить пиво, курить дешевые папиросы и сначала пугать девчонок байками о ходячих мертвяках, а потом целовать их под кленами.
Вообще-то, девицам вовсе не было страшно – это кладбище давно стало для них обыденной декорацией, – но они старательно делали вид, потому что в таком случае мальчики чувствовали себя почти спасителями, а целоваться со спасителями, как известно, слаще, чем с просто друзьями.
Была среди прочих девушка, резко выделявшаяся наружностью, как случайно выросшая на пустыре роза, – с таким точеным лицом, с такими смуглыми крепкими ногами и шелковыми волосами ей бы на киноэкране красоваться, а не пить пиво из алюминиевых банок, спиной прислонившись к ветхому могильному кресту.
Красавица та была не слепа и не глупа – отлично понимала, что подруги рождены оттенять, в то время как она – сиять, и вела себя соответственно. Любой из мальчишек готов был хоть с крыши прыгнуть за ее улыбку – если бы она только попросила о том. Вот она и давала своим рыцарям нескончаемые задания, ища подтверждения своему совершенству.
Та ночь выдалась ясной, и было очевидно, что это одна из последних таких хрустальных ночей перед месяцами слякоти, влажного
– Смотрите! – воскликнула она. – Вон там, между могил, что-то белое.
Они пригляделись – и правда, как будто кусочек кружев белоснежных кто-то бросил на нехоженую могильную траву. Подошли чуть ближе, и выяснилось, что это не тряпка, а цветок – пышная сочная лилия с полураскрывшимся бутоном и жирным темно-зеленым стеблем. Это было странно – не время для цветения лилий, да и не задерживаются в этом городе бесхозные растения такой красоты.
– Я хочу ее, – прошептала красавица – Принесите кто-нибудь… Никогда не видела настолько прекрасного цветка.
– А может быть, не стоит рвать? – засомневалась одна из ее подруг. – Все-таки она на могиле растет, ее для кого-то посадили, не просто так… На память…
– Ну тебя, Нинка, – рассмеялась красавица. – Это все бред. Кому нужна такая память? Я вообще никогда не понимала этих могильных тем. Я хочу, чтобы на моих похоронах все пили шампанское и рассказывали анекдоты, а прах потом развеяли над футбольным полем, на котором я прошлым летом лишилась девственности!
Все смущенно рассмеялись. Красавице нравилось шокировать.
– Да и все равно завтра ночью заморозки обещали, цветок на улице погибнет. У меня он целее будет!
Та, кого красавица назвала Ниной, нахмуренно вцепилась в ее рукав. Это была серьезная девица с серыми глазами слегка навыкате, выраженной горбинкой на носу, придававшей ее лицу встревоженное птичье выражение, густо разросшимися сероватыми бровями и цветением прыщей на высоком выпуклом лбу.
В кладбищенскую компанию она попала случайно – никто уже и не вспомнил бы, как она прибилась. Она редко заговаривала с другими, но с интересом прислушивалась к чужим беседам, послушно улыбалась чужим шуткам. Нину никогда не звали нарочно, но и не гнали – привыкли к тому, что она рядом, этакий мрачный жнец.
– Мне бабушка говорила, что с могил ничего брать нельзя – ни иконок, ни угощения, ни цветов.
Покойник будет считать, что его обокрали, рассердится, отыщет тебя, да еще и своих на подмогу приведет.
– Глупости какие, Нин, – фыркнула красавица. – Сама-то веришь? Придут целой толпой зомби, да, и разберут меня по косточкам.
– Бабушкин сосед так умер, – хмуро заметила Нина, глядя себе под ноги, на кеды, перепачканные землей. – Выпивал он… И вот деньги кончились, а кто-то посоветовал на погост пойти – там, на могилках, всегда и водка стоит, и закуска. Он такой радостный вернулся, навеселе. Во дворе всем рассказывал – вроде как на бесплатную дегустацию сходил. На каждой могилке стопка, и хлебушек тебе там, и конфетки. А потом он начал медленно с ума сходить, кошмары ему снились. Якобы по ночам к нему какие-то дети приходят, сидят на краю кровати и руки к нему тянут, и холод от них жуткий идет. Дядьку этого потом в дурку забрали, где он и помер, во сне.
Красавица, а вслед за ней и все остальные, рассмеялись.
– Мне нравится, что именно дети приходили. Мужиииииик, отдай нашу вооооодку, – понизив голос, завыла она. – Нин, да он просто до белой горячки допился. Глюки у него начались, понимаешь… Ребят, ну кто самый смелый? Принесите цветок!
Нину больше никто не слушал. Самый проворный из парней, Володей его звали, перепрыгнув через оградку и порвав штанину о какой-то куст, сорвал лилию – правда, далось ему это с трудом, цветок словно сопротивлялся – как если бы не тонкий стебель, а дерево пытались голыми руками из земли выкорчевать.