Привязывая душу
Шрифт:
Она посмотрела на отца.
— Это не…
— Не ври мне, Пайперель, — перебил он. — Мне хватило выражения твоего лица.
Она сжала губы, чтобы не выругаться.
— Я хотела сказать, что все было не так, как выглядит.
— Так ты не участвовала в незаконных боях под ночным клубом «Стикс»? И ты не менялась, по непонятным причинам, слюной с этим деймоном?
— У меня не было выбора, потому что…
— Теперь расскажешь мне, где ты была прошлой ночью?
— Я…
— От тебя пахло алкоголем, ты была
— Я…
— Мы с твоим дядей всегда знали, что деймоны плохо влияют на девочку-подростка, но мы думали, что хорошо тебя воспитали. Мы ясно дали понять, интим с деймонами для Консулов неприемлем, как и для учеников, — он вздохнул. — Ты не готова бороться с их влиянием, так что…
— Все не так, — заявила она. — Я сражалась там, потому что хозяйка клуба знала, где искать гаян. Я думала, ты у них в плену. Я пыталась спасти тебя! И ты наказываешь меня за попытки спасти тебя?
Он закрыл глаз на миг, а потом поднял документ.
— Это письмо пришло с фотографией. От меня требуют убрать пятерых опасных деймонов из черного списка Консульства. Если я откажусь, эту фотографию разошлют всем Консульствам под моей юрисдикцией.
— Они тебя шантажируют? — прошептала она.
— Я, конечно, откажусь. Через неделю эта фотография будет у всех Консулов страны. Уверен, ты знаешь, как это отразится на мне, особенно после скандала с потерей Сахара.
Она не могла говорить от ужаса. Одной фотографии не хватило бы, чтобы Квинн потерял свое место, но вместе с камнем?
— Я пыталась спасти тебя, — пробормотала она.
Он опустил бумагу и поднял ближайшую папку.
— Когда семестр закончится, мы поговорим о твоем обучении. А пока ты будешь в академии Вествуд. Кальдер отвезет тебя утром в понедельник.
Он открыл папку и поднял голову, словно удивился тому, что она еще здесь.
— Ты можешь собираться сегодня и завтра, чтобы не тратить время.
Она сжала пальцы на фотографии. Она плавно встала на ноги, обошла кресло. Пайпер остановилась. Посмотрела на фотографию снова. Вспомнила, какой сильной ощущала себя после боев с тремя деймонами. Как она даже смогла сбить Эша с ног. Как она гордилась своими навыками.
Теперь ей было плохо от стыда. Она ощущала себя кучей мусора, которая выпала из мешка, не попав в урну, и теперь ее нужно было убрать, пока не заметили соседи.
Она глубоко вдохнула и сухо сказала:
— Я буду собираться в комнате. Я предпочла бы остаться одна остаток вечера, пока я… собираюсь.
— Конечно, — согласился он, не поднимая голову. — В семь я уеду на праздник.
Она не могла никак закончить их разговор и вышла.
Дядя Кальдер ждал ее в коридоре. Он с тревогой подошел к ней. Он разглядывал ее лицо.
— Пайпер…
— Думаете, ему есть дело? — спросил она. — До того, через что я прошла, пытаясь спасти его? Защитить тот дурацкий камень?
— Он знает, Пайпер, — прошептал Кальдер. — И он ценит это. Правда.
— Правда? — она пусто смотрела на коридор. — Знаете, что сказала мама? Она сказала, что гордится мной. Не помню, чтобы отец хоть раз так говорил. Ни разу.
— Он любит тебя Пайпер. Он хочет защитить тебя.
Она не верила ему. Не могла поверить. Может, ее защита была частью этого, но он все равно хотел убрать ее. Убрать с глаз долой постыдное отродье в виде дочери, чтобы она больше не портила его карьеру.
— Я иду в свою комнату. Меня не беспокоить.
— Пайпер…
Слезы звучали в его голосе. Она обернулась и посмотрела в его глаза, в открытую заботу в них, в тревожную морщинку между бровей. Ее губы задрожали. Почему не Кальдер был ее отцом? Почему ей вообще было дело до мнения Квинна?
Кальдер раскинул руки. Она рухнула в его объятия, дрожала от всхлипов, вся боль, причиненная отцом, захлестнула ее, это было хуже любой раны, полученной в «Стиксе».
* * *
Пайпер смотрела в зеркало.
Ее прическа была готова. Ее руки болели от двух часов завивки и закрепления прядей в изящно небрежный пучок на затылке, длинные пряди искусно обрамляли ее лицо. Она сняла старую цепочку и надела ожерелье с маленькими прозрачными кристаллами.
Макияж был готов. Черная подводка сделала ее глаза больше, томный взгляд довершали сливовые тени, что делали ярче ее зеленые глаза. Три слоя туши сделали ее ресницы густыми и темными, прикосновение румян и красная помада закончили облик. К счастью, ей не нужно было ничего скрывать. И макияж скрыл следы того, что она проплакала днем почти час.
Да, она была готова от шеи и выше. Ее взгляд упал на футболку и грязные штаны, паника забурлила в животе. Что ей надеть? У нее ничего не было. Ничего.
Она вернулась в спальню и посмотрела на бардак. Вся ее одежда была разбросана по комнате. Только три вещи на кровати ждали ее вердикта: короткое черное платье, темно-серый брючный костюм и сарафан. Она сверлила вещи взглядом. Почему у нее не было ни одного красивого платья? Она посмотрела на часы у кровати: 18:43. Майсис приедет за ней через две минуты! Куда пропали последние полчаса?
Она сняла штаны, стянула футболку, не разрушив прическу. Ее черное нижнее белье было красивым, кружевным, единственный подходящий комплект, хоть его никто не увидит. Пока она не повторит визит в «Стикс». Кривясь, она надела маленькое черное платье. Это было не официально, но лучше брючного костюма и сарафана. Она надела черные сандалии и обвила шелковыми лентами лодыжки. Ее единственные не дешевые украшения были парой гвоздиков с бриллиантами, подарок на ее шестнадцатый день рождения. И, конечно, кулон правды Лилит. Лучший вариант.