Приятное общество

Фуэнтес Карлос

— Как мудра она оказалась! Подумать только — прислала нам покойника, чтоб составил компанию покойницам.

— Не спеши, сестрица. Он еще этого не знает.

— Она тоже не знала. Мы столько лет не общались.

— Сейчас она, должно быть, довольна...

— Там, на небесах...

— Сейчас она оттуда смотрит на нас...

— А он, глупенький, не знает, что умер.

— Не напоминай мне об этом... Нелепая гибель под колесами трамвая... В двух шагах от дома...

— Какой ужас! Совсем ребенок! Одиннадцать лет.

— Ну, успокойся,

не плачь. С нами он обретет покой.

— Но ведь ему нужно с кем-то играть.

— Сама знаешь, это зависит от нас.

— Если только мы с тобой будем жить в мире.

— Опасаешься, что стану оспаривать у тебя призрак?

— От тебя всего можно ждать, глаза твои завидущие. Не сомневаюсь, что в один прекрасный вечер ты начнешь претендовать на него...

— Это у меня-то глаза завидущие?! Кто бы говорил...

— У тебя, у тебя! Ты на все пыталась лапу наложить — на любовь, на женихов, на радость материнства — все, что мне в жизни досталось, а тебе нет, тварь ты злобная!

— Замолчи, дура!

— Сама замолчи! За какие грехи послал мне тебя Господь?! Сколько лет я тащу этот воз?! Я всем пожертвовала ради тебя, чем только не поступилась, чтобы облегчить тебе бремя твоего греха!

Сенайда заплакала навзрыд.

— Каменное у тебя сердце, Серена. Будь благодарна судьбе за то, что решила скрасить долгие годы нашего с тобой одиночества обществом этого мальчика.

— Да нет его! Он не существует! — с горечью рявкнула Серена. — И он не наш!

"Это меня нет, — беззвучно сказал самому себе Алехандро де ла Гуар-диа. — Меня не существует" — и эти слова заставили его улыбнуться: сначала вымученно, а потом вполне искренне. Он едва не расхохотался.

— Меня нет! Я не существую! — смеялся он, возвращаясь в свою комнату.

Он не обернулся, а потому не видел, как сеньориты Эскандон с порога смотрят ему вслед. Сенайда опиралась на Серену, Серена — на трость с мраморным набалдашником в виде волчьей головы. И обе улыбались, довольные тем, что племянник слышал произнесенные ими слова...

7

Алехандро отправился к себе с твердым намерением завтра же съехать отсюда. Да, он устал от перелета, да, здесь в сущности удобно, и денег у него негусто, но если бы можно было — убрался бы немедленно. Вошел и зажег свет.

На кровати была разложена маленькая пижама.

И там же, на кровати, а также на столике и на полу кучей громоздились игрушки. Плюшевые медведи, набитые соломой тигры, куклы и свиньи-копилки, железные дороги с вагонами и паровозами, модельки гоночных автомобилей, целая английская армия оловянных солдатиков в красных мундирах и с ружьями наперевес, роликовые коньки, глобус, волчки и кегли — ничего девчачьего, полный набор мальчишеских забав...

Он открыл дверь в туалетную комнату. В ванну лилась вода, грозя вот-вот перехлестнуть через край. Резиновая уточка плавала на поверхности. Пластиковая русалка составляла

ей компанию.

Русалка издавала мелодию, которая овладела Алехандро, приковала его к месту, обольстила, с неодолимой силой повлекла к себе. Мелодию, появившуюся из морской пучины, словно эта старая ванна в самом деле заключала в себе частицу соленого, свежего, манящего океана, который сулил отдохновение от дневных тягот, обновление и покой — он так сейчас нуждался в них, чтобы привести в порядок мысли и поставить заслон безумию, обуявшему дом...

Он медленно разделся и погрузился в теплую воду. Закрыл глаза, нашарил кусок простого мыла и начал водить им по телу.

Потом резко сел в ванне.

Намыливая подмышки, почувствовал, что чего-то не хватает. Волосы исчезли. Намылил лобок. Он стал гладким, как у ребенка.

В ужасе Алехандро хотел выскочить из ванны, когда над ним склонились улыбающиеся лица Сенайды и Серены.

— Искупался?

— Давай-ка мы тебя вытрем.

Алекс машинально выпрямился, боясь, что если окунется с головой в зеленовато-серую воду, то уже никогда больше не вынырнет. Он стыдливо прикрывал пах ладонями, покуда тетки, окутав простыней, любовно вытирали его, нежно приговаривали:

— Наш ангелочек...

— Свет очей моих...

— Сокровище мое...

— Куколка...

— Озорник ты этакий...

— Шалун, шалун...

— А ведь сколько раз говорили, чтобы внимательно смотрел, когда переходишь дорогу...

— Эти трамваи, ах, эти трамваи...

И они повели Алехандро прочь из комнаты, по длинным переходам и коридорам, и привели к двери в подвал. Алекс чувствовал, что теряет разум, но остатками его сознавал, что тетки, воссоединясь, не только перестали ссориться друг с другом, не только перестали нежничать с ним.

Теперь от них исходила угроза.

Они отворили дверь, ведущую в подвал.

Теперь он понял смысл запретов.

— Не пользуйся парадным входом.

— Пусть никто не знает, что мы еще живы.

Нет! Пусть никто не знает, что он был здесь. Пусть его присутствие в доме останется тайной — эта мысль молнией сверкнула в голове.

Спустились. Запах плесени был нестерпим, от него перехватывало дыхание. Здесь громоздились чемоданы прошлого века, грудой были свалены деревянные ящики. Печальный скудный свет ночи. Почему не зажгут лампу? Почему его ведут в тесный, но очищенный от мусора и рухляди угол?

— Зачем убежал? — сказала Сенайда.

— Кому было сказано — на улице опасно?! — вопросила Серена.

— Как тебя угораздило попасть под трамвай?

— И погибнуть?

— Теперь ты отдохнешь, — Сенайда показала на открытый, обитый белым шелком гроб.

— Теперь ты наш ребеночек, — прошептала Серена.

— Наш? — сумел выговорил Алехандро. — Чей именно?

— Ах, — вздохнула Серена. — Этого уже никто никогда не узнает.

— Ну, хорошо, хватит... — пробормотал Алехандро. — Это неудачная шутка. Пойдемте наверх. Завтра я уеду. Не беспокойтесь.