Признание этого мужчины
Шрифт:
— Твою Рози и их Ребекку, — шепчу я. — Автомобильная авария?
Он чуть кивает и закрывает глаза.
— Я не просто убил своего дядю и свою дочь. Я так же убил и дочь Сары.
— Нет. — Я качаю головой. — Это не твоя вина.
— Ава, теперь ты понимаешь, что причиной всего были мои плохие решения. Я столько раз облажался во многом и заплатил за это, но не могу платить дальше, когда у меня есть ты. Что, если я снова приму неправильное решение? Что, если снова облажаюсь? Что, если я еще не расплатился?
Его требование соблюдать все абсолютно
— Ты более чем расплатился.
Мой взгляд останавливается на его животе. Он расплатился физически и душевно, и эта плата сделала моего мужа помешанным на контроле невротиком, теперь у него снова есть тот, о ком он заботится.
Я.
— Когда она впервые ранила тебя? — Я нуждаюсь в последней детали, чтобы собрать эту колоссальную головоломку и уложить все в голове.
— После смерти Рози она так старалась заставить меня понять, что мы нужны друг другу. Она всегда была немного непредсказуемой, но когда я, не переставая, отвергал ее ухаживания, она действительно начала вести себя странно. В смысле, как убийца кроликов. — Он улыбается, но я не могу ответить взаимностью. Она дважды пыталась его убить. Это не повод для смеха.
— Она забеременела нарочно?
— Возможно.
— И ударила тебя ножом?
— Да.
— Ее посадили?
— Нет.
— Почему?
Он снова вздыхает.
— Ее семья обеспечила ей помощь психолога и держала подальше от меня в обмен на мое молчание.
— Но, посмотри, что она с тобой сотворила. — Я указываю на его старый шрам. — Как ты ей это спустил?
— Шрам довольно поверхностный. На этот раз она справилась лучше. — Он смотрит на свой живот.
— Ты даже не поехал в больницу, да? — Я в ужасе. Это очень неприятный шрам, и далеко не поверхностный. — Кто тебя зашил?
— Ее отец. Он был врачом.
— О, Боже! — Я откидываюсь на спинку стула. — А где были твои родители, пока все это происходило? — Я говорю, как читающая лекции базарная торговка, но, черт возьми, когда это уже закончится?
— Уже в Испании.
— Джесси…
Я захлопываю рот, стараясь хорошенько обдумать, что сказать, прежде чем ляпну что-нибудь не то. Как всегда, я ничего не понимаю. Этот мужчина лишает меня дара речи.
— В Испании твоя мама говорила про второй шанс…
Она не имела в виду Джейка. Она имела в виду потерю дочери Джесси — шанс для него снова стать хорошим отцом.
— Теперь ты знаешь действительно все, — надтреснутый голос по-прежнему звучит бессвязно, Джесси пытается посмотреть мне в глаза, но так и не решается. — Ты уходишь от меня?
Если раньше мое сердце разрывалось из-за него, то теперь оно разбито. От этого простого, совершенно разумного вопроса и неуверенного тона, которым он его задал, у меня на глазах выступают слезы.
— Посмотри на меня, — резко требую я, и он слушается, показывая мне немыслимую боль.
Она так глубоко ранит, что слезы свободно катятся по щекам. Так же как и у него. Теперь я знаю: я — его спасение. Я — ключ к его искуплению. Его ангел.
— Неразлучны, — всхлипываю я, раздавленная печалью за этого мужчину. Две недели пустоты заполнились счастьем, но вскоре сменились печалью.
Он задыхается, но я не уверена, от боли или от облегчения.
— Обними меня, — умоляет он, протягивая ко мне отяжелевшую руку. Отсутствие контакта убьет его, особенно, когда ему придется зависеть от меня, чтобы удовлетворить свою потребность.
Осторожно забравшись на кровать, аккуратно устраиваюсь вокруг трубок и бинтов. Меня притягивают ближе.
— Джесси, будь осторожен.
— Мне больнее, если я не прикасаюсь к тебе.
Кончиком пальца он дотрагивается до моего подбородка и притягивает к своему лицу, я ловлю его случайную слезу и глажу обросшие щеки.
— Я люблю тебя, — тихо говорю я, нежно прижимаясь губами к его губам.
— Я рад.
— Не надо. — Я отстраняюсь и бросаю на него разочарованный взгляд. — Я не хочу, чтобы ты так говорил.
Его замешательство очевидно.
— Но это правда.
— Обычно ты говоришь не это, — шепчу я, предупреждающе дергая его за слишком отросшие волосы.
От проявленной мною дикости уголки его губ приподнимаются.
— Скажи, что любишь меня, — требует он, вероятно, используя слишком много энергии, чтобы звучать сурово.
— Я люблю тебя, — немедленно подчиняюсь я, и Джесси расплывается в широкой, умопомрачительной улыбке, предназначенной только для меня. Это самое невероятное зрелище, даже если оно сопровождается слезами, а он изнурен.
— Знаю. — Он нежно целует меня, затем с шипением отстраняется, преодолевает боль, чтобы поцеловать меня снова.
— Я сейчас же зову медсестру, — решительно говорю я. — Тебе нужно обезболивающее.
— Мне нужна ты, — ворчит он. — Ты — мое лекарство.
Неохотно отодвигаюсь от его губ, приподнимаюсь и обхватываю его лицо ладонями.
— Тогда почему ты все время морщишься и шипишь?
— Потому что мне адски больно, — признается он.
В последний раз чмокаю его и отстраняюсь, а затем поправляю простыни на его талии. Хотя ужасно видеть его таким слабым и беспомощным, я дорожу мыслью, что буду ухаживать за ним, пока он не поправится.