Признание в любви: русская традиция
Шрифт:
Мы ведь не вполне европейцы. В современных мировых культурах европейского типа любовь и брак часто не связаны (во многих европейских странах распространено сожительство, а в Великобритании, например, уже считается нормой одиночное материнство – движение single mother). У нас же девушка как хотела, так и хочет выйти замуж. Может быть, не в Москве и Петербурге, но в Орле, Саратове и Рязани. И фразу «я люблю тебя» она примерит именно к этой ипостаси. В этом смысле очень познавательна рубрика в популярном мужском журнале Esquire «10 вещей, которые стоит узнать о женщинах», где красивые, умные и знаменитые женщины адресуют мужчинам сокровенное знание о представительницах женского пола. Почитайте. Они пишут: «Мы верим в любовь», «Большинство из нас действительно через пять минут примеряют вас на роль мужа. Смиритесь». У европейцев фраза про любовь
Конечно, в нескольких словах нам не описать всего множества вариантов выражения специфического намерения, которое традиционно возникает у представителей одного пола в отношении представителей другого пола. Да и отнимать хлеб у психологов не входит в нашу задачу. Важно, что любовь, упоминающаяся в русском высказывании «я люблю тебя – мотив и причина, причем особенного, судьбоносного, свойства.
Особенность этого мотива приоткрывается некоторыми сюжетами славянской мифологии, помогающими найти дополнительные ответы на вопрос, почему в любви нужно признаваться, как в совершенном преступлении, и объясняться, словно речь идет о чем-то глубоко непонятном. Дело здесь и в очевидной взаимосвязи любви и судьбы в нашей картине мира.
В славянской мифологии есть такие персонажи – Суженицы, или Судженицы. Это мифические существа женского пола, три сестры, которые входят в дом при рождении ребенка. Младшей из сестер – 20 лет, а старшей – лет З0–35. О них известно, что они бессмертны, в полночь на третий или пятый день после рождения ребенка приходят издалека в дом, где он родился, чтобы наречь ему его судьбу. Суд вершит сначала старшая сестра, обрекающая ребенка на смерть. Затем говорит средняя, предрекая новорожденному физические недостатки или увечья, а затем уже в дело вступает младшая, как водится, самая милостивая, она-то и определяет, сколько ребенку жить, когда идти к венцу и с чем в жизни столкнуться. Считалось, что они писали судьбу ребенку на лбу (вот откуда взялось выражение «так ему на роду написано», род – это родничок, верхняя часть головы), а также и то, что по-русски «суженый» и «суженный» означает именно любимого, а не того, кто может быть избран в женихи или невесты чужой волей.
Конечно, связь судьбы и любви – феномен не исключительно славянского происхождения. Все мы знаем, что распространенные по миру гадатели по руке, практикующие древневосточные способы предсказания судьбы, считывают с ладони и линию жизни, и линию ума, и линию сердца, то есть любви. Влияние страстей человеческих на жизнь и судьбу известно многим цивилизациям, но важно здесь, что в каждой из них этому феномену – страсти – отводится свое место, в соответствии с той трактовкой, которое это понятие получило в культуре. Так, гадание по картам преподносит «сердечные дела» с легкой иронией, а составители астрологических карт – высокомерно, всякий раз предлагая заказчику карты мыслить более глобальными категориями, чем его крохотная жизнь.
Мы в России относимся к любви и страсти серьезно, уважительно, привыкли считаться с ней и привязывать к разработанному в культуре понятию любви целый пучок моральных норм. И дело здесь не только в том, что славянские Судженицы с сердобольной младшей сестрой хранятся в нашей исторической памяти, в отличие, например, от сознания европейцев, бережно хранящих на своей цивилизационной полке шалящего мальчика Амура, лупящего своими стрелами в кого ни попадя. В запыленных закромах нашего коллективного бессознательного есть еще одно сокровище, славянская богиня Лада, которая дополняет и развивает то, что пишет на лбу новорожденного младшая из Суджениц. Прежде всего, мы «помним» Ладу – богиню любви, брака, весны и плодородия – в некоторых словах и выражениях, обозначающих согласие, радость и полноту жизни. Здесь и слово «ладно», и восклицание «лады», и выражение «пойти на лад», и даже воспроизводящие солнечную форму оладьи и оладушки, привносящие за семейный стол ощущение гармонии, подхваченное музыкальным значением слова «лад». Какие уж тут легкомысленности при таком мифологическом арсенале! Кстати, Лада, она же Лето (Леда в древнегреческой мифологии), ассоциировалась с белой лебедушкой, и поныне украшающей своим изображением не только интерьеры брачных салонов и магазинов для новобрачных, но и традиционный свадебный стол.
Кстати, в деревнях до сих пор лебедью, лебедушкой называют
– А что тут одна лебедушка перышки свои обронила – тоже отписать? – вкрадчивым голосом заговорила Варвара и подмигнула Лукашину.
Простоватый Николаша не понял сначала намека, а поняв – для вида сконфузился:
– Ну, это как сказать…
– Ох, хитрюга, – погрозила ему пальцем Варвара. – Нет того чтобы за женой начальника поухаживать.
– Дак ведь тут дело такое – любовь… – покрутил головой Николаша.
Варвара с наигранной жалостью вздохнула – что уж сделаешь – раз любовь.
Вот она Лада-Леда, жива-живехонька, и ничто ее не взяло, ни европеизация XIX века, ни революция начала XX! Но в русском культурном прочтении понятия «любовь» есть и более древние следы. Безусловно, интересны описания, сделанные исследователем мифологии и культуры М. М. Маковским в его «Сравнительном словаре мифологической символики в индоевропейских языках» и позволяющие увидеть некий более глубокий и широкий контекст. Он пишет о том, что язычники понимали любовь как космогоническое начало, внесшее гармонию в нарождающуюся вселенную, в ней же содержалась и упорядочивающая сила. Мы понимаем, что здесь он говорит о, так сказать, Большой Любви, которая не разделяется на подвиды и объединяет в себе все: любовь к Богу (или к богам), матери, истине, ближнему. Очевидно, что категоризация этого понятия, впрочем, без выделения из него ряда синонимов – явление куда более позднее, чем языческий мир. Анализируя происхождение эквивалентов слова «любовь» во множестве языков, мы убеждаемся, что это понятие исторически связано с такими понятиями как «музыка, гармония», «пустота, бездна, нуль», «вечер, ночь», «страстно желать», «слово», «говорить», «темный», «луна», «затмеваться» (о солнце), «застывший в религиозном экстазе», глупый», «дурак», «небо», цвета: красный, белый, серый. Переплетите эти исторические корни нашего представления о любви в единую косицу, выложите их как мозаику в цельную картину наших представлений о мире, и вы увидите – они складываются, они задают фундамент нашего представления о любви. Ведь любовь для нас – это и гармония, и бездна, и пустота, и глупость, и небо, и кровь.
Удивительно, что многие образы и смыслы, о которых пишет Маковский, до сих пор актуальны в индоевропейской культуре в целом и в существенной степени присущи и культуре русской, несмотря на мощные пласты сиюминутных влияний, сохранившихся в толще времени.
Эти базовые, первоначальные образы и связи мы храним в нашем «золотом фонде», даже не осознавая их. Это корни культуры, первоосновы, снабженные подробностями практик и обычаев. Это координатные оси, в которые вписываются и классические объяснения в любви Татьяны Онегину, и смелая инструкция по ухаживаниям, скаченная из интернета. Все это лежит в нас как программа, которая преобразуется во множество других программ – от генетической до школьной.
Да, очевидно, что дальше система координат, как и задающие ее векторы, могут существенно меняться. Возможно, при формировании культурных стереотипов большую роль станут играть смыслы, большие, чем смыслы отдельных культур, ведь ученые говорят, что когда-то вся твердь была единой Пангеей (всеземлей), и многое до сих пор напоминает об этом и в географии, и в геологии, и в культуре. Когда-то эта твердь – различные континенты – может снова воссоединиться и образовать последнюю в истории человечества единую цивилизацию – Пангею Ультиму, где опять сотрутся все различия и – кто знает – люди снова заговорят на одном языке и будут оперировать общими понятиями. Но это дело будущего. А сегодня у нас есть то, что есть. Язык, текст, наши судьбы.
Околдовывать, очаровывать, или Красота это страшная сила
Какова роль женщины в русской любовной истории? Босая, беременная и на кухне? О, нет! Ее специализация намного шире. Причем не только в русском, но и в более масштабном культурном пространстве.
Обратимся к нашей самой ранней памяти, зафиксированной в русских народных сказках. Никакой любви там нет, как нет и вообще описания чувств. Не предполагали старые жанры лиризма, эгоизма, антропоцентризма. В них все больше говорилось о деяниях, нежели о словотворчестве. Но это в данном случае нам не помеха. Русские сказки помогают понять главное: что же женщина делает и в чем суть этого действия. Скажу сразу, она была и есть – чаровница (колдунья). Это следует воспринимать и серьезно и не вполне.