Признание
Шрифт:
— Между прочим… кажется, дело о происшествии на Менделеевской сдали в архив.
Глеб вслушивался.
— Что ты молчишь? Говорю, дело, кажется, сдали в архив… Да ответь же что-нибудь!
—
— Ты хочешь сказать: именно так я буду через много лет объяснять ему? Или ей? — Глеб скомкал распашонку и сунул в оттопыренный карман Марининого халата.
— Нам надо расстаться, Глеб.
В расстегнутом вороте ее халата виднелась рубашка с чуть надорванной мережкой.
— То есть… как? Ведь я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя… Никогда никого так не любила. Ты знаешь.
— Так в чем же дело, Мариша? Сейчас, когда…
— Неужели ты не понимаешь? — Марина прикрыла глаза. — Тебя успокаивает этот далекий архив? Что не, я тоже не стану тебе напоминать ни о чем… даже своим присутствием. Я уеду из этого города. Завтра же.
— Ультиматум?
— Как ты можешь, Глеб? Это жестоко…
Глеб достал сигареты.
— Закуришь?
Марина отрицательно покачала головой, но рука потянулась к пачке.
— Совсем ты ошалела… С этим садом, с этими детьми. Фанатик!
— Не обманывайся, Глеб. От себя не уйдешь. Еще помучаешься месяц-другой… От себя не уйдешь.
Две сизые струйки папиросного дыма переплелись между собой и потянулись к потолку.
— Значит… расстаться? И надолго?
— От тебя это уже не зависит, Глеб… Я всегда буду рядом.
Глеб щелчком отбросил сигарету в угол и поднялся.
Пошел вниз по лестнице.
— Может, поешь? Я приготовила, — тихо проговорила Марина.
— Нет аппетита. — Глеб не оборачивался.
— Глеб… что сказать маме?
Глеб остановился. Застегнул плащ.
— Вернусь, сам расскажу.
— Это будет не скоро, Глеб.
— Не скоро, Марина.
Белый кораблик уткнулся в крыльцо. Глеб хотел оттолкнуть его носком, но передумал.
Слабый свет за голубой занавеской погас, и вскоре скрипнула дверь подъезда, обозначив в светлом проеме фигуру Марины с накинутым на плечи пальто.
Ленинград, 1975