Признание
Шрифт:
Глава 17
Семья Драмм провела ночь в дешевом мотеле на окраине Ливингстона, в четырех милях от исправительного учреждения Алана Б. Полански, где Донти отсидел больше семи лет. Мотель неплохо зарабатывал, давая приют не только родственникам заключенных, но и иностранкам, выразившим загадочное желание сочетаться браком со смертниками. В тюрьме неизменно содержалось порядка двадцати смертников, женившихся на европейках, к которым они не могли даже прикоснуться. Государство не поощряло подобных браков, но сами пары тем не менее считали себя связанными семейными узами и вели соответствующий образ жизни. Жены переписывались
Четыре такие жены ужинали за соседним с Драммами столиком. Обычно эти женщины сразу бросались в глаза из-за сильного акцента и броских нарядов. Им нравилось привлекать к себе внимание, и на родине они даже считались своего рода знаменитостями.
Донти отклонил все предложения вступить в брак. В последние дни жизни он отказался от любых интервью и контрактов с издателями, предложений руки и сердца и от возможности выступить в ток-шоу Фордайса. Он отказался от встречи с тюремным капелланом и своим священником — преподобным Джонни Канти. Донти утратил веру и не хотел иметь ничего общего с Богом, которому истово поклонялись те, кто с одержимостью умалишенных добивался его казни.
Роберта Драмм проснулась и лежала в темноте 109-го номера. В последний месяц она так мало спала, что теперь не могла уснуть от накопившейся усталости. Врачи прописали ей какие-то таблетки, но они оказали обратное действие, только усилив нервозность. Ее дочь Андреа лежала на другой кровати, стоявшей рядом, и, похоже, спала. В соседнем номере расположились сыновья Седрик и Марвин. Согласно правилам, в последний день члены семьи могли общаться с Донти с восьми утра до полудня, а после прощания его должны были перевезти в камеру смертников тюрьмы в Хантсвилле.
До восьми утра оставалось несколько часов.
Процедура казни была отработана до мелочей. В пять дня члены семьи прибудут в тюрьму, и потом их на машине доставят на место казни. Там они займут места в комнате свидетелей за несколько секунд до введения смертельной инъекции осужденному. Они увидят его уже на каталке с иглами в венах, а к иглам будут подсоединены трубки капельниц. Родные выслушают последние слова Донти и дождутся официальной констатации смерти — обычно это бывает минут через десять, — а потом быстро покинут помещение. Затем они поедут в местный морг, чтобы забрать тело и отвезти домой.
Может, это просто кошмар, который ей снится? Неужели она действительно лежит в темноте, отсчитывая часы, которые осталось жить ее сыну? Да, это так. Роберта Драмм жила в этом кошмаре целых девять лет, с тех пор как ей сообщили, что Донти арестовали и он признался. Ее кошмар был подобен толстенной книге, вроде Библии, в которой каждая глава описывала новую трагедию, а каждую страницу наполняли печаль и скорбь.
Андреа повернулась на другой бок, и дешевая кровать заскрипела. Потом снова установилась тишина.
Для Роберты ужас ожидания и неизвестности сменился отчаянием, когда она увидела сына в тюрьме в первый раз. Это был настоящий шок: оранжевая роба, безумные от страха глаза — он страдал от одной мысли, что разлучен со своими близкими и теперь его окружают одни преступники. Потом она ждала справедливого суда, но надежды оказались напрасными. Роберта сильно и горько плакала, услышав, как ее сына приговаривают к смертной казни. Бесконечные апелляции и напрасные надежды, бесчисленные поездки в тюрьму, где сильный и здоровый молодой парень постепенно превращался в свою тень. За эти годы она потеряла много друзей,
И этот кошмар будет продолжаться вечно. Он не закончится сегодня, когда штат Техас казнит Донти, он не закончится и на будущей неделе, когда она похоронит сына. Кошмар не закончится никогда, даже после того, как выяснится правда, если, конечно, такое вообще возможно.
Ужас, в котором жила Роберта, совершенно измотал ее, и часто по утрам у нее даже не было сил встать с кровати. Она слишком долго притворялась сильной.
— Ты не спишь, мама? — тихо спросила Андреа.
— Ты знаешь, что нет, милая.
— А ты вообще спала?
— По-моему, нет.
Андреа сбросила ногой простыню и потянулась. В комнате было очень темно — с улицы не проникало ни единого лучика света.
— Сейчас половина пятого, мама.
— Я не вижу часов.
— У меня светится циферблат.
Из всех детей семьи Драмм колледж окончила только Андреа, и сейчас она работала в детском саду в пригороде Слоуна. Она была замужем, и сейчас ей так хотелось оказаться дома, как можно дальше от Ливингстона, штат Техас. Она закрыла глаза и постаралась уснуть, но сон никак не шел.
— Мама, я должна кое в чем признаться.
— В чем, милая?
— Я никогда и никому об этом не говорила и никогда не скажу. Я давно думаю об этом и хочу тебе рассказать, пока Донти еще с нами.
— Слушаю тебя.
— Когда Донти сразу после суда увели, я начала сомневаться в правдивости его слов. Мне кажется, я подсознательно пыталась себя убедить, что обвинители, возможно, правы. Я могла представить, что Донти действительно встречался с той девушкой и скрывал это, что она хотела расстаться, а он — нет. Может, он и в самом деле выскользнул из дома, когда я уснула. А после его признания мне стало не по себе. Ее тело так и не нашли, а если он выбросил его в реку, то, наверное, никогда и не найдут. Я хотела понять, как такое могло случиться, и не верила, что в суде произошла ошибка. И я убедила себя, что он преступник. Я продолжала писать ему, навещала в тюрьме и все такое, но уже не сомневалась в его виновности. Отчасти от этого мне стало легче. И так продолжалось несколько месяцев, может, год.
— Но что заставило тебя изменить мнение?
— Робби. Ты помнишь, как мы поехали в Остин, когда рассматривалась апелляция?
— Конечно.
— Это было примерно через год после суда.
— Я же была там, милая.
— Мы сидели в большом зале суда, глядя на девять судей — все белые, такие внушительные и солидные, в черных мантиях. С другой стороны находились родственники Николь и ее горластая мать. Поднялся Робби и произнес целую речь в защиту Донти. Он был просто великолепен — не оставил камня на камне от обвинений и улик, на основании которых Донти признали виновным! Он разнес в пух и прах и прокурора, и судью. Он ничего не боялся. Именно тогда он впервые указал на то, что полиция скрыла от него анонимный звонок, в котором вина возлагалась на Донти. Для меня это стало настоящим шоком! Как полицейские и прокуроры могли скрыть улики? Правда, на суд это не подействовало. Я помню, как смотрела на горячившегося Робби, и тут до меня вдруг дошло: этот белый из богатого района ни на секунду не усомнился в невиновности Донти. И я ему поверила! Окончательно и бесповоротно! Мне стало так стыдно, что я сомневалась в Донти…