Признания Элли Кэт
Шрифт:
Господи!
Господи, боже мой!
Что я наделала?
Я прямо в чертовом гнезде разврата!
Я уже стара для всего этого!
И тут с меня снимают повязку.
Вокруг сплошная роскошь. Массивная дорогая мебель. Тяжелые и мягкие покрывала и подушки. Все щедро декорировано хрусталем и красным деревом.
Абсолютно нормально для подобного рода комнаты.
Нормальная такая комнатка, блин… Я в шоке.
Мне надо спокойно осмотреться, ведь Шейд повернулся ко мне и улыбается.
— Ну как? — он усмехается. — Ты ожидала еще чего-то?
—
— Может быть, этого? — спрашивает Шейд и нажимает на кнопку в стене. В потолке бесшумно раздвигается дверца, и оттуда опускаются секс-качели, свисая до края кровати.
Я сглатываю от того, что они напоминают петлю… Петлю, в которой я по ходу повешусь.
— Может быть, — отвечаю я.
Я внимательнее разглядываю их. Выглядят устрашающе. Похоже на штуковину для пыток, в духе спальни Мартиши и Гомеза Аддамс. Ремни отстрочены мягким бархатом. Но все равно, на мой взгляд, удобством тут не пахнет. Законностью тоже. Я снова сглатываю.
Шейд снова усмехается.
— Нервничаешь?
Я киваю.
— Не стоит, — его голос смягчается. Он приближается ко мне, а я невольно отступаю на шаг. Опять усмешка. И вдруг я начинаю ощущать, словно он лев, а я его добыча. — Нам необязательно ими пользоваться. Пока.
Шейд хохочет, запрокинув голову, и я вспоминаю, что я здесь гостья. Здесь я — жертва, а он — лев. Это его владения, его территория для брачных игр. Он знает, что делает, а я — нет, хотя это я старше него лет на двадцать. Ну примерно.
— Сколько тебе лет? — я спрашиваю, прищурившись.
Шейд перестает смеяться и присматривается ко мне.
— Ах, вот что, Элли, — шепчет он, делая шаг в мою сторону. — Возраст — это просто цифра, ты сама знаешь. Обещаю, что сегодня мой возраст, и даже твой возраст, станет последним, о чем ты задумаешься. Более того, смею заверить, после того как я закончу с тобой, ты с трудом имя-то свое сможешь вспомнить.
Мне следует посмеяться над этим, но я на секунду сбиваюсь с дыхания. Взяв себя в руки, поворачиваюсь к нему и выдаю усмешку, хочется верить, что это получилась невозмутимая и уверенная усмешка.
— В самом деле? Ты настолько уверен в себе?
Шейд пожимает плечами.
— Я должен. Если ты сам не веришь в себя, никто за тебя этого не сделает.
— Здравая мысль, — я киваю. — Очень зрело.
— Я очень и очень зрелый. А теперь подойди сюда, — командует он. — Расскажи мне, что тебе нравится.
Мое сердце бьется так громко, что, кажется, он может услышать его даже с такого расстояния. Черт, да даже из Канады его можно услышать. Я прикрываю глаза и делаю шаг.
— Я пятнадцать лет была замужем за человеком, который был, мягко говоря, холоден в постели. Так что, честно, я не знаю, что мне нравится. Шейд подносит свой прекрасный палец ко рту, который также хорош, молча, словно прицениваясь ко мне.
— Хм, — наконец, выдает он, а его кобальтовые глаза загораются. — Похоже, тебе следует показать, чего же ты хочешь, и я этим займусь. Тебе повезло. Ведь здесь, в «Утопии», мы руководствуемся политикой
Шейд пристально смотрит на меня, настойчиво, сексуально, прямо дух захватывает.
Делает шаг вперед.
Я делаю шаг назад.
Лев и добыча.
Хищник и жертва.
Чувствую себя молодой раненой газелью.
На шпильках-то.
А значит, мне не убежать.
Черт!
Я снова задыхаюсь.
— Ты в безопасности, — уверяет меня Шейд, наблюдая за мной, точно прикидывая, как поймать меня. — Почему бы тебе не присесть на кровать? А я вернусь через минуту.
Он разворачивается и уходит в комнату, которую я и не заметила сразу. Должно быть, ванная.
— Думаю, тебе хочется устроиться поудобнее, — бросает он, высунув голову из-за угла, и снова исчезает.
Устроиться поудобнее?
Что он имеет в виду?
Раздеться?
Боже мой! Я перевожу взгляд на свое облачение, такое ощущение, как будто оно село на пару размеров за последние пару минут, наверно, от того, что я все время пытаюсь вдохнуть. Не стоило, видимо, надевать корректирующее белье, достаточно плотное, чтобы утянуть зрелой женщине пивной животик.
Капец!
Корректирующее белье.
На фига я вообще надела это корректирующее белье?!
Надо его как-то снять. Не могу же я допустить, чтобы прекрасный и совершенный Шейд раздел меня и обнаружил такое отвратное телесное белье. После такого было бы слишком унизительно даже просто взглянуть на него, не говоря уже о том, чтобы получить оргазм от его умелых пальцев.
Насчет последнего я могу пока только предполагать, но уверена, что умениями он не обделен.
В конце концов, он же профессионал.
Я уже говорила, что это капец?!
Я вскакиваю и скидываю свои шпильки, чтобы все-таки стянуть чертово белье со своего взмокшего тела. Не могу поверить, что я потею. Бьюсь об заклад, что совершенный и шикарный Шейд никогда не потеет. От всех этих мыслей я начинаю сомневаться в собственном запахе.
Черт! Стоило мне только поднять руку, чтобы принюхаться, как Шейд возвращается из ванной. Чертовски хорош. Он улыбается и словно не замечает, что одна моя рука задрана, нос утыкается в подмышку, а вторая рука замерла под утягивающим поясом, демонстрирующим всю мощь нашей швейной промышленности.
Господи!
Шейд уже без смокинга, в одних черных брюках. Его обнаженный рельефный торс совершенен. Еще чуть влажный. И блестит под мягким светом. О-мой-бог!
Я немедленно хочу его облизать. Черт меня подери! Шейд подходит ко мне, нежно обхватывает мое запястье, от той самой руки, что застыла в воздухе, словно парализованная, и опускает, проводя носом по моему предплечью.
— Ты изумительно пахнешь, — говорит он.
Готова провалиться сквозь землю. И от того, что он прекрасно понял, что я делала, и от его убийственно сексуального голоса. Я смотрю на него и не вижу ни тени смущения.