Признания невесты
Шрифт:
Джонатан покончил с последней пуговицей на своих панталонах, привстал на коленях и прижал Серену к себе. Он целовал ее нежную шею, подбородок, сложившиеся в улыбку пухлые губы, изо всех сил стараясь не упустить возможность довести до конца порыв страсти.
– Ты примешь меня, Серена?
Ее грудь всколыхнулась от беззвучного смеха.
– На охапке сена, в конюшне, на балу у герцогини, у тебя в гостиной, – заговорила она негромко. – Я никогда не могла отказать тебе, правда?
– Хорошо. – Он обхватил ее за ягодицы и прижал
Джонатан лизнул молочно-белую плоть. Такую прекрасную. Такую нежную, но упругую, такую теплую и сладкую. В то время как Джонатан ласкал одну грудь губами, свободной рукой поглаживал вторую, дразня одним пальцем розовый сосок, пока тот не отвердел.
Серена пролепетала что-то невнятное. Тогда он приподнял обе груди, щекоча языком тугой сосок одной из них.
Он осторожно уложил Серену на ковер и сам бережно опустился на нее.
– Я хочу тебя сильно, до боли. Ты чувствуешь это?
– Да.
Она обняла его, удерживая крепко и прижимаясь грудью к его груди.
Он осторожно отодвинул юбки Серены, которые лежали на полу, а свои башмаки и панталоны бесцеремонно отшвырнул подальше. Отвел с ее лица выбившуюся из прически прядь и произнес:
– Я люблю тебя.
Он овладел ею одним сильным ударом, заглушив ее вскрик поцелуем. Опираясь на руки, он глубоко вошел в нее, стараясь увидеть, понять, как она воспринимает их соединение, и понял, что все препятствия, все цепи, преграды, ограничения отпали, что, судя по сиянию любви в ее глазах, она полностью принадлежит ему.
– Я тоже люблю тебя, – прошептала она. – Так сильно люблю.
Он ласкал ее нежно и сам полностью отдался наслаждению, той исключительной радости, которой смогла одарить его только эта, единственная женщина, единственная любовь его жизни, и оба они с этого часа неразлучны навсегда.
– Я всегда любила тебя, – проговорила она, вздрогнув в его объятиях.
Ее любовь преисполнила его ощущением радости жить. Она проникла во все атомы его существа.
– Серена, – пробормотал он.
– Я люблю тебя, Джонатан.
Она всей своей волей хотела удержать его в себе. Он был само совершенство. Это не должно кончаться. Его член набух, стал таким большим, он вот-вот выплеснет свое содержимое.
Джонатан утратил способность думать. Он вошел в нее, ощутив, как она снова задвигалась на ковре. Она застонала, прижалась к нему еще сильнее. Вся выгнулась под ним, обхватила его ногами. Мир закачался, потом куда-то исчез, и Джонатан вошел в нее, телом и душой, а потом утонул в ней.
– Я люблю тебя, – выговорил он задыхаясь. – Навеки.
Глава 21
Пальцы Джонатана легонько тронули подбородок Серены. Губы коснулись ее лба. Она открыла глаза.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
Она хихикнула.
– А с тобой?
Он коснулся лба Серены своим лбом.
– Да. Я себя чувствую хорошо, так хорошо, как не чувствовал уже… словом, очень давно.
Она улыбнулась, уткнувшись ему в плечо; чувство доверия расцветало в ней словно редкий цветок. Было так хорошо, что даже не верилось. Право, она будто проснулась в своей постели в Антигуа и обнаружила, что все происшедшее с нею было дурным сном, не более.
– Мм… Она приподнялась на локте и потянула его за рубашку, от души желая покончить со всеми барьерами между ними, желая, чтобы она снова могла почувствовать прикосновение его обнаженной груди к своей.
Она прильнула к его груди. Он удерживал ее довольно долго, гладил, говорил слова любви, зарывшись лицом в волосы.
Она тоже заговорила с ним, обращаясь к мускулам на его груди:
– Джонатан, а ты не думаешь, что Уилл прав? Должна ли я продолжать оставаться Мэг? Мне было бы ненавистно твое вынужденное участие в этой лжи.
Он испустил долгий вздох.
– Он прав. Если светское общество Лондона узнает об этом, ты будешь жестоко наказана. Я не имею никакого желания наблюдать, как эти стервятники будут рвать тебя на части.
– Я могла бы это вынести, – возразила она. – Теперь я все могла бы вынести.
– А какая беда в том, если правда никогда не откроется? Лэнгли теперь знает все.
Она помолчала, потом объяснила:
– Это верно. И все же какая-то частица во мне испытывает острую боль, когда кто-нибудь называет меня Мэг. Каждый раз, когда я слышу это имя, мне приходит в голову, что я не та, за кого меня принимают. Что-то, – продолжила она уже мягче, – подсказывает мне, что это оскорбительно для истинной Мэг.
– Чем же ты можешь ее оскорбить? Я уверен, что она поняла бы твои затруднения и оправдала твой выбор, особенно если принять во внимание, что правда причинила бы сильную боль тем, кого ты любишь.
Серена тотчас вспомнила, какой всепрощающей, какой понимающей была Мэг.
– Да. Она оправдала бы. И я по-прежнему хочу, чтобы у Джессики и Оливии было как можно больше возможностей устроить свою судьбу. Они нисколько не виноваты во всем этом и заслуживают счастья.
– В таком случае продолжай оставаться Мэг для Лэнгли, для твоих сестер и для себя самой.
– Очень хорошо. – Она подняла на него глаза. – Поскольку ты знаешь, кто я на самом деле, и веришь этому.
– Когда я поцеловал тебя и понял, что ты и есть моя Серена… – Тут он обернулся и взглянул на узорчатый лепной потолок своей гостиной. – Так вот, с той минуты все переменилось. Моя жизнь снова обрела смысл. Секунду помолчав, он добавил: – Она осмысленна и теперь. Но это не имеет отношения к твоему имени. Все дело в женщине, которая его носит, и более ни в чем.