Призовая охота
Шрифт:
– Капитан Смертин. Слушаю, товарищ генерал.
– Готов, Александр Викторович?
– Готов. Только что вот передал ваши распоряжения капитану Сафронову.
– Это хорошо. Не отпускай его далеко. Я сейчас пару слов ему скажу, но сначала настрою тебя. Понимаешь, какой настрой должен быть на операцию?
– Какой, товарищ генерал?
– По-прежнему работаешь в «автономке». Исходи из этого.
– Тот же вариант, что с первыми четырьмя капитанами?
– Абсолютно. И с гарантированной головной болью у участкового мента. Чтобы никаких следов. Тебя кто-то из местных видел?
– Только отец Василий.
– С ним договориться можешь?
–
– Да. Ты приехал на машине – и на той же машине уехал.
– Не знаю, захочет ли он врать. Я лучше скажу ему, что уезжаю сейчас. Пусть время запомнит. И попрошу его еще хотя бы день подержать у себя засаду. Это чтобы была причина зайти.
– Хорошо. Уедешь на своей машине?
– Да. Мне в госпиталь нужно.
– Это проще. С госпиталем твое командование общий язык найдет. Я сам позвоню. Машину есть где оставить?
– В соседней деревне у друга детства. Прямо во двор поставлю и бегом вернусь. Это займет полчаса.
– Действуй. И дай трубку Сафронову.
Я протянул трубку Мише.
Что говорил генерал капитану, я не слышал. Но можно было предположить, что он давал те же самые инструкции, что и мне, то есть рекомендовал создать головную боль для участкового. Похоже, что капитанские погоны старшему лейтенанту Сазонову, нашему участковому, удастся получить не скоро...
Священник к моей просьбе отнесся с пониманием.
– Да пусть еще хоть неделю сидят. Только вот меня в неудобное положение ставят. Вроде бы и в гостях, а в дом не заходят... Как-то не по– человечески получается. А так – пусть хоть неделю, хоть две здесь будут. Мне это не мешает. Нужно – значит нужно.
– Они, возможно, до вечера просидят. Потом их снимут. Нужно маму подстраховать. Мне сейчас из госпиталя звонили; ругают, требуют, чтобы появился. Пока в СИЗО был, меня, понятно, в госпиталь не отпускали. Обещают сегодня в камеру, то бишь в палату, надолго запереть... Ничего, отболтаюсь. Вечером вернусь.
– С богом. Выздоравливай.
Отец Василий перекрестил меня благословляющим крестом. Это когда пальцы собираются не просто щепотью, как мне мама объяснила, а символическим изображением первых букв имени Иисуса Христа. Я, как и полагается, склонил голову и сложил ковшиком руки, чтобы принять благословение.
На этом и расстались.
Капитану Дуброву что-то долго объяснять вообще необходимости не было. Он понятливый, несмотря на то что не оперативник, а технарь.
– Понял. Буду ждать. Если сигнал от комплекса поступит раньше, я позвоню.
Раньше определенного времени сигнал поступить никак не мог, даже если бандиты будут ехать на машинах со спецсигналами. На шоссе Энтузиастов всегда такое движение, что и с мигалкой не пробьешься. Но на всякий случай я дал последнюю инструкцию:
– Если сигнал поступит до моего возвращения, покидаешь дом через окно в боковой стене, – я показал пальцем, как указкой, – и предупреждаешь капитана Сафронова.
– Понял, сделаю, – согласился Володя.
Наконец-то я добрался до своей машины. Соскучился по ней. Ворота открыл сам, оставив право закрывать их капитану Дуброву. И моментально поднял на улице громадное облако пыли. Не люблю обращать внимание на всякие выбоины и колдобины – вот такой уж я, и ничего со мной не поделаешь. Впрочем, гнал я недолго. В паре километров от деревни повернул на разбитый тракторными колесами «проселок», но по колее не поехал, потому что для моей машины она слишком глубокая, а примял траву сбоку, образуя новую дорогу. И так еще пару километров до соседней полузаброшенной деревни, где жил мой одноклассник и друг детства Батухан, как мы в школе звали Диму Батуханова. В деревне на сегодня осталось всего три жилых дома, да еще московские дачники затеяли несколько строек. А Батухан безвылазно сидел дома. Судьба у него такая: по пьянке перевернулся на тракторе, повредил позвоночник, стал инвалидом. Семья Диму бросила. Вот и остался он со старушкой-матерью коротать дни на свою и ее мизерные пенсии.
От покойного отца, по национальности бурята, Диме досталось широкое улыбчивое лицо. Такая улыбка запоминается навсегда. И именно улыбкой Дима меня встретил.
– Мне говорили, что ты приехал. Думал, заглянет или не заглянет?
– Заглянул. Батухан, но, ты уж извини, на минутку... – Я даже дышать старался чаще, чтобы показать, что тороплюсь. – Выручай. У меня, понимаешь, вопрос очень серьезный. Я у тебя машину на время оставлю? Вечером заберу, тогда и посидим, поговорим. Пока только могу попросить тебя. Если будут спрашивать – а спрашивать обязательно будут, – утром ты меня не видел, машину я у тебя не оставлял, а приехал к тебе только вечером. Понял?
– А кто будет спрашивать?
– Сазонов, скорее всего. Толик...
Батухан закивал:
– Теперь все понятно. Машиной кого-то сбил?
– Нет. Если бы я сбил, то человека не оставил бы, повез в больницу. У меня дела серьезнее. Намного серьезнее.
– Вроде тех, что здесь недавно были? Когда четверых ментов-кавказцев угрохали?
– Не просто вроде тех, а из тех... – разоткровенничался я, но я знал, на кого можно положиться. – Продолжение. И такое же крутое. Выручишь, старина?
– Выручу, что ж не выручить...
– А мать куда дел?
– В больнице она.
– А сам-то как?
– Соседи в магазин ходят, приносят, что нужно. Я же не ходок... Сегодня уже были, недавно ушли. Теперь только послезавтра. Ставь машину, никто не увидит.
– Ладно. Ставлю. Еще раз извини, спешу. До вечера...
Солнце с утра начало шпарить кипятком. Я даже пожалел, что не взял с собой головной убор. Металлические пластины в моей черепной коробке, похоже, сильно нагревались, и это было не совсем приятно. Чтобы охладить голову, я бежал через поле быстро, но ветра, к сожалению, не было, и оставалось надеяться на то, что за полем начнется лесок – там, в березняке, всегда прохладнее. Я давно уже не бегал на скорость. После госпиталя позволял себе пробежки, пусть и в хорошем темпе, но все же в свое удовольствие. А сейчас бежал как на соревнованиях на длинную дистанцию. Дыхания хватало вполне. Только в голове сильно стучало и жгло.
Но поле благополучно закончилось. В лесочке я сбросил скорость, чтобы не оставить после себя просеку. Но дышалось здесь несравненно легче. Дальше можно было напрямую, через поле, добраться до кустов, за которыми начинались деревенские огороды. А можно было сделать круг и добежать до тех же кустов в обход, через заросли молодого березняка. Второй вариант мне нравился больше – лесной прохладой, но первый сберегал время, и я побежал напрямик. Опасений, что в лесочке можно встретить засаду, не было. Здесь нет ни одного дерева, на которое можно взобраться, чтобы рассмотреть деревню. Лесок этот вырос за последние лет семь-восемь самосевом, и теперь радовал глаз. Да, все-таки природа после многих лет хозяйственной деятельности человека восстанавливается. Это служило слабым утешением тому, что поля не возделываются, но восстановление рощи тоже не лишне.