Призрачный путник
Шрифт:
Удовлетворенная этим, пышная женщина улыбнулась и отошла. Элбс повернулся обратно к Арье.
— Единственный ребенок, который выжил, это тот парень, Мерис, с забавным лицом. Знаешь, странно, но мне в нём что-то не нравится.
— Что? — спросила Арья.
— Я не могу сказать, — ответил Элбс, — Никогда не возражает отцу — весьма уважаемый парень этот Мерис.
— Ты хотел сказать «уважительный»? Это не одно и то же.
— Ну да, — ответил Элбс. — Даже когда Лорд Певец вздорил с Представителем Стонаром…
Пока он продолжал, Арья кивала, не вставляя своих реплик. Она
Грейт, нянчивший в руке бокал подогретого вина, не особенно удивился, обнаружив, что обедает в одиночестве. Клодир сервировал на троих, надеясь обслужить хозяина, хозяйку и сына Грейта, но, как обычно, только Грейт почтил стол своим присутствием.
Трапеза оказалась изысканной, оценил Грейт, но слишком простой для его вкуса. Жареный барашек, привезённый из тёплых краев, был деликатесом, который Дарен мог себе позволить и регулярно им наслаждался. Проведя всю жизнь на севере, Лорд Певец так и не смог полюбить жёсткое рофье мясо из тех стад, что иногда паслись на восточных равнинах.
Подносы с горчицей и разнообразными соусами казались разноцветными прудами среди зимних цветов, расставленных по столу в прозрачных вазах. Любовь к пышным блюдам, вместе с привязанностью к фруктам и овощам, нарезанным в виде розеток и полумесяцев по всему столу, многим давала повод называть его чревоугодником. Грейт предпочитал считать себя человеком тонкого вкуса и высокой культуры.
Вряд ли для барда это было важно; в конце концов, он был героем Куэрварра.
Дарен был разочарован, что некой полуэльфийки не было здесь, чтобы составить ему компанию, но он не слишком беспокоился. Даже учитывая его род занятий, он умел иногда наслаждаться тишиной.
Как будто в ответ на его мысли, дверь распахнулась и вошел Клодир.
— Льета Дочь Эльфов, леди Грейт, — провозгласил он.
Голова внезапно отозвалась болью, и Грейт подумал, что лучше было бы не позволить ей войти. Он уже собирался ответить своему дворецкому, когда Льета влетела в комнату, едва не наткнувшись на Клодира. Грейт задержал дыхание, когда увидел ее; иначе он мог бы начать бранить жену, тем самым разрушив иллюзию.
Водопад блестящих волос янтарного цвета струился по плечам Льеты, её глаза светились тёмно-синим. Золотистый оттенок лица недвусмысленно указывал на предков из расы солнечных эльфов. Стройная, идеально сложенная, в блестящем чёрном наряде она будто излучала красоту — хоть цвет и заставил Грейта поморщиться. Поджатые полные губы превращали лицо женщины в гримасу, подчеркивая выдающие возраст морщины, но даже при этом леди Грейт всё равно завораживала. Льета старела куда медленнее, чем Грейт, и хотя их возраст был примерно одинаков, он выглядел старше лет на двадцать.
Когда-то Грейт считал её воплощением самой Ханали Селанил 41 и ухаживал за ней с беспрекословной решимостью.
Когда-то.
— О,
Тон был, как всегда, намеренно поэтичен.
Льета проигнорировала комплимент. Она остановилась на небольшом расстоянии от стола, скрестила руки и чуть отклонилась назад.
— Побеспокоишься объясниться, Дарен? — сарказм так и сочился с её языка. И даже при этом голос оставался глубоким, с намеком на напрашивающуюся мелодию.
41
Hanali Celanil
— Прости? — переспросил Грейт. Он протянул руку, приглашая ее садиться, и пригубил вино. — Прошу, попробуй этот дар лозы. Амнийское — по крайней мере, Клодир так говорит. За этим следит он, я просто говорю, какие вина мне нравятся, а какие нет.
Льета села, но не последовала совету Грейта относительно вина. Она взяла немного овощей со стола. Наполнив тарелку, Льета тут же забыла про неё. Внимание женщины было приковано к Лорду Певцу.
— Ты знаешь, о чем я, — произнесла она. — Бард с твоей многолетней практикой и опытом не забудет простые стихи, тем более в самолично написанной песне, которую исполняет уже лет десять или около того.
— Не будь нелепой, — ответил Грейт, уделяя жене лишь половину своего внимания. — Я бы никогда…
— Песня про пропавших детей? — надавила Льета. — Пропущенная строчка?
Грейт собрался отрицать всё, что она скажет, но Льета застала его врасплох. Ну конечно, она спросила об этом. В конце концов, для неё это кое-что значило.
— А, да, — сказал он. — Небольшая ошибка. Старею, наверное. Берегись, я могу превратиться в Эльминстера прежде, чем ты заметишь.
— Запнуться на имени Гар… на имени этого чудовища — небольшая ошибка? — возразила Льета. Она не произнесла имя отца Грейта, Гараска. — У меня всё еще мурашки…
Оправдания застыли на его губах, и Грейт впервые за это утро взглянул в глаза жене.
— Прости, любимая, — сказал он. — Случайность. А мурашки… ночь была холодной. Никто не идеален, ведь так?
Надолго воцарилась тишина. Грейт, намеренно не глядевший на Льету, чувствовал на себе её взгляд. Он долго разрезал кусок баранины на мелкие части. Затем поднёс розовое мясо к губам. Хотя оно было слишком горячим, он сдержал гримасу. В текущей ситуации такое выражение лица было не к месту.
Дарен вновь отметил чёрное платье жены. К концу зимы Льета всегда надевала траурные наряды. Тем более в этом году — с убийства, забравшего жизнь последнего существа, которого она любила, прошло пятнадцать лет.
— Но это имя… — начала Льета.
— Что? — нетерпеливо спросил Грейт.
Она открыла рот, чтобы задать вопрос.
В то же мгновение распахнулась дверь из внутренней залы и в комнату ворвался Мерис, что-то бормоча. На нем была только белая туника, но в руках — чёрная накидка. Меч на поясе отсутствовал, но свирепое выражение лица было столь же опасным, как и любая полоса острой стали. Льета дернулась, чуть не упав с кресла.