Призрачный сфинкс
Шрифт:
Доктор Самопалов немного помялся и вдруг спросил:
– А в вавилонской мифологии, литературе, ну, во всяких древних памятниках что-нибудь говорится о том, что люди когда-то спустились на Землю с небес, из космоса?
Тарасенко задумчиво потеребил аккуратно подстриженную седоватую бородку.
– Э-э… вообще произведений шумерской и вавилонской литературы известно довольно много. Классические – грандиознейший эпос о Гильгамеше – этакие «Илиада» и «Одиссея» вместе взятые, – сказание об Адапе… Естественно, «Энума элиш» – миф о мироздании… м-м… «Нисхождение Иштар в Страну Без Возврата»… Вообще, все это – мощнейший пласт, целое мировоззрение, объяснение устройства мира. Что же касается космических
– Главное, чтобы вам позволяло. Если это, конечно, вас не затруднит.
– Ради Бога! Коньячку не желаете? – Тарасенко кивком показал на тумбу стола.
– Да нет, спасибо, Василий Николаевич. Я же на работе и к тому же за рулем. А еще вопрос можно? Как определить возраст этой штуковины?
Историк осторожно потрогал плитку, еще раз всмотрелся в рисунок и перевел взгляд на психиатра:
– Думаете, прямо из Вавилона? Это вряд ли, Виктор Павлович. А методов разных достаточно, только не к нам с этим обращаться. У нас же обычный вуз, оборудованием для экспертизы не располагаем. А что, есть такая необходимость?
Доктор Самопалов пожал плечами:
– Собственно… Даже не знаю… Впрочем, пожалуй, нет такой необходимости, – ему совершенно не хотелось распространяться о том, что золотая плитка с изображением сирруша якобы попала сюда с Марса, где с незапамятных времен лежала у подножия древнего Сфинкса. А еще он просто боялся возможных результатов такой экспертизы…
Минут сорок спустя доктор Самопалов ехал назад, в больницу, по улицам, покрытым первой опавшей листвой. А Василий Николаевич Тарасенко отправился проводить семинарское занятие у первокурсников, раскопав все-таки кое-какие сведения на интересующую психиатра тему.
Во-первых, в шумерском списке царей, обнаруженном на глиняных табличках в библиотеке царя Ашшурбанипала в Ниневии говорилось: «Когда царство спустилось с небес, царство стало в Эриду. В Эриду царем стал Абулим и властвовал двадцать восемь тысяч восемьсот лет. Аболж властвовал тридцать шесть тысяч лет. Два царя властвовали шестьдесят четыре тысячи восемьсот лет. Пять городов было их. Восемь царей властвовали двести сорок одну тысячу лет. Потоп все смыл».
Выходило так, что некие неземные цари сошли с небес в Эриду задолго до Великого потопа…
Во-вторых, Василий Николаевич отыскал довольно спорное, по его мнению, высказывание насчет легендарного Еноха, взятого живым на небо. Книга была из сравнительно новых и предназначалась для массового читателя, автор, фамилия которого совершенно ничего не говорила историку Тарасенко, не утруждал себя ссылками на источники, поэтому достоверность информации вызывала у Тарасенко большие сомнения. И тем не менее…
«Гигант Енох, первенец седьмого колена Адамова, отождествлялся с Тотом, Гермесом Трисмегистом, Меркурием и Орфеем, – так утверждалось в книге. – Всех их почитали в древнем мире как великих астрономов, первооткрывателей наук и искусств, звездных учителей. Может быть, он олицетворял атлантов. Его имя, Енох, на иврите – «Ханох», означает «Основатель» и напоминает «Энки», имя вавилонского бога мудрости, посланного с небес насаждать цивилизацию во всем нашем мире и особенно в Шумере, в древней Месопотамии. Этим он походил на Оаннеса, существо с телом рыбы (которое вполне могло быть инопланетянином в космическом скафандре), учившее первых вавилонян…»
А в-третьих, в шумерских источниках говорилось о том, что земных людей состворили «сусдруплы», или «анунаки» – существа с другой планеты…
Доктор Самопалов ехал по осеннему городу и постоянно ощущал какое-то внутреннее неудобство, граничащее с тревогой – словно где-то внутри торчали сплошные острые углы и не давали спокойно пройти…
Однако, вернувшись в больницу, он забыл об этом своем неудобстве, потому что-у него возникли другие хлопоты: резко ухудшилось состояние пациента из пятой палаты – обладателя удивительной способности запоминать тысячи автомобильных номеров. Пациент впал в коматозное состояние и все попытки привести его в чувство успеха не имели.
Доктор Самопалов вместе с другими врачами изо всех сил старался изменить угрожающую ситуацию – и к вечеру больной начал, наконец, подавать признаки жизни. Впрочем, Виктор Павлович не собирался тешить себя мыслью о том, что проблема решена. Многолетний опыт врачебной деятельности подсказывал ему, что шансов на успешное лечение очень мало – такие больные, как правило, ненадолго задерживались в этом мире…
Домой он вернулся поздно, довольно измотанным, и, наспех поужинав, завалился спать. А наутро узнал о ночном инциденте в палате номер семь. Точнее, речь шла о раннем утре, когда, в начале пятого, пациент Левченко принялся что было силы стучать в запертую дверь палаты, сопровождая этот стук истошными воплями. До того, как ему вкатили двойную дозу успокоительного, он успел превратить в клочья собственную рубашку и зубами отодрать подошву от своего же тапка. Скрученный сноровистыми руками санитаров, он, прибегнув уже к членораздельной, хотя и несколько сумбурной речи, пытался объяснить, что сосед по палате сознательно заразил вирусом его внутренние компьютеры и теперь не помогает никакая перезагрузка. Вместо обычного торса с прицелом и звездой он видел какие-то другие картины – а его собственные программы были, якобы, непоправимо испорчены.
В течение всего этого, полного шумовых эффектов, инцидента сосед Левченко по палате номер семь Игорь Владимирович Ковалев продолжал спать – или притворялся спящим.
К тому времени, когда доктор Самопалов приехал в клинику, Левченко, которого переместили в бокс, еще находился под воздействием транквилизаторов и не имел никаких претензий к окружающему миру. Убедившись в том, что состояние Левченко пока не внушает тревоги, доктор Самопалов наведался в седьмую палату. Приутихшее было ощущение душевного неудобства вновь вернулось к нему.
Игорь Владимирович Ковалев лежал в постели, заложив руки за голову, смотрел в потолок и едва заметно шевелил губами, словно шептал что-то. Вопреки уже сложившемуся стереотипу, он, завидев входящего в палату психиатра, тихо, но внятно сказал:
– Здравствуйте, Виктор Палыч.
Отметив про себя это неожиданное отклонение от шаблона, доктор Самопалов ответил на приветствие и подошел к кровати Ковалева.
– Как там мой сосед, успокоился? – в голосе Ковалева не звучало никакого интереса и его застывшее лицо напоминало маску, ко рту которой приделаны ниточки: губы шевелятся, а все остальное – неподвижно.
– Успокоился, – ответил доктор Самопалов, бросив взгляд на кровать Левченко со скомканным одеялом и лежащей в изножье подушкой.
– Наверное, это действительно я ему удружил. Наверное, он увидел что-то из моих картин.
– Каких картин? Вы вновь видите картины?
– Ну, это я их так называю, а это на самом деле не картины, как тогда, с Черным графом… Какая-то иная реальность… или иллюзия, это одно и то же. Только теперь я полностью погружаюсь, растворяюсь… Полностью, понимаете? И знаю, что это не сон… Просто превращаюсь в тот мир, словно я и есть – тот мир… Знаю каждую его частицу, каждая его частица – это я, и всё вокруг – тоже я, и я все знаю, и все могу… Сегодня ночью я был драконом, Виктор Палыч… И еретиком тоже был, и библейским Моисеем… Это так интересно… Только теперь меня на ночь нужно будет, наверное, привязывать к кровати.