Призрак Анил
Шрифт:
Они с Анил быстро поженились. У нее закралось подозрение, что для него это был еще один повод устроить вечеринку, которая объединит их всех. Несмотря на всю свою публичную жизнь, которая требовала его внимания, он был пылким любовником. Он, несомненно, расширил географию их спальни, занимаясь любовью в гостиной, где была плохая звукоизоляция, на качающейся раковине в общей ванной комнате в конце коридора, на границе крикетного поля у лонг-стопа во время матча. Эти приватные акты в полупубличном пространстве отвечали его общественному темпераменту. Казалось, он не проводил различия между частной жизнью и близким знакомством. Позже она прочтет, что именно этоотличает монстров от обычных людей. И все же в тот ранний период их брака они оба получали от него довольно большое удовольствие. Хотя Анил понимала, что ей
Когда ее свекор приехал в Англию, он пригласил их на обед. Сын в кои-то веки притих, а отец попытался убедить их вернуться в Коломбо и нарожать ему внуков. Он то и дело называл себя филантропом, и это, вероятно, поддерживало его уверенность в своем высоком моральном уровне. Чем дольше продолжался обед, тем острее она чувствовала, что все уловки общественного круга, проживающего в Коломбо, направлены против нее. Он возражал против ее научной карьеры, против того, чтобы она оставила свою фамилию, сердился, если она не соглашалась. После того как за десертом она описала вскрытие, он пришел в ярость: «Тебе что, больше нечем заниматься?» А она ответила: «Я не собираюсь играть в карты с баронами и графами».
На следующий день его отец завтракал только с сыном, а потом улетел в Коломбо.
Вскоре они начали ругаться дома по любому поводу. Она начала сомневаться, способен ли он ее понимать. Казалось, все его силы уходят на сопереживание. Когда она плакала, плакал он. С тех пор она перестала доверять плаксам. (Позже, на американском Юго-Западе, она не смотрела телешоу с плачущими ковбоями и рыдающими священниками.) Во времена клаустрофобии и супружеской войны секс оставался для них единственной константой. Секс был ей нужен не меньше, чем ему. Ей казалось, он придает их отношениям некоторую нормальность. Дни секса и войны.
Распад их отношений был настолько очевиден, что она никогда не пыталась восстановить в памяти какой — нибудь из проведенных вместе дней. Ее обманули его энергия и шарм. Своими слезами он разрушал ее здравый смысл, пока она не ощутила, что полностью его утратила. Как говорил Сарат, у него в голове была Венера, хотя настало время для Юпитера.
По вечерам, вернувшись из лаборатории, она сталкивалась с его ревностью. Поначалу она приняла ее за сексуальную ревность, но вскоре поняла, что так он пытается ограничить ее научную работу и учебу. Эти первые оковы брака почти похоронили ее заживо в маленькой квартирке на Лэдброк-гроув. После того как она сбежала от него, она больше никогда не произносила его имени. Не распечатывала конвертов с его почерком, в ней поднимались клаустрофобия и страх. В сущности, единственным напоминанием о поре ее замужества, которое она себе позволила, была песня Вэна Моррисона «Slim Slow Slider», где упоминается Лэдброк-гроув. Осталась только песня. И только потому, что там говорилось о разлуке.
Увидел тебя рано утром С твоим новым приятелем и «кадиллаком»…Она пела в одиночестве, надеясь, что он со своим сентиментальным сердцем не присоединится к ней, где бы он ни был.
Ты почему-то ушла, И знаю, ты не вернешься.Так или иначе, весь свой брак и последующий развод, здравствуй и прощай, она воспринимала как нечто незаконное и глубоко постыдное. Чтобы он не мог ее найти, она оставила его, как только завершился курс в больнице Гая, приурочив свой уход к концу семестра, чтобы избежать оскорблений, на которые он был вполне способен. Он был одним из тех, у кого всегда есть масса свободного времени. «Немедленно прекрати», — сухо написала она на его последнем хнычущем любовном письме, прежде чем отослать его обратно.
Она осталась без партнера. Ее жизнь ничего не омрачало. Ей не терпелось вновь приступить к занятиям, приблизиться к ним вплотную с той глубиной и серьезностью, о каких она прежде не подозревала. Вернувшись, она полюбила работать по ночам, и иногда, не в силах расстаться с лабораторией, клала счастливую усталую голову на стол. Больше не было ни комендантского часа, ни компромисса с любовником. Она возвращалась домой в полночь, вставала в восемь, держа в голове все лабораторные журналы, опыты и исследования.
До нее дошли слухи, что он вернулся в Коломбо. С его отъездом больше не было нужды вспоминать
Язык науки стал для нее своим. Анил начинала с бедренной кости.
Анил находилась в министерстве археологии в Коломбо. Она двигалась по залу от карты к карте. На каждой был представлен один из аспектов острова: климат, почвы, сельскохозяйственные культуры, количество осадков, исторические памятники, жизнь насекомых. Различные черты страны, как у друга со сложным характером. Сарат опаздывал. Когда он приедет, они погрузятся в джип.
— Не смыслю ничего в энтомологии… — напевала она, разглядывая карту рудников: их черные значки были разбросаны по всему острову. Она заметила свое неясное отражение в стекле, за которым висела карта: джинсы, сандалии, свободная шелковая рубашка.
Будь она сейчас в Америке, она, наверно, слушала бы плеер, отпиливая микротомом тонкие поперечные срезы кости. Такова была давняя традиция ее коллег в Оклахоме. Токсикологи и гистологи всегда предпочитали рок-н-ролл. Ты входил в герметичную дверь, а из колонок неслись тебе навстречу грохочущие хлесткие удары тяжелого рока, пока Верной Дженкинс, весивший в свои тридцать шесть лет девяносто фунтов, изучал на предметном стекле микроскопа легочную ткань. А вокруг разворачивалась настоящая гражданская война в Филлморе. Следующая дверь вела в «сторожку»; люди приходили туда для опознания погибших родственников и друзей, не подозревая о музыке, грохотавшей за герметичными дверями, не подозревая о символических прозвищах, циркулирующих в транзисторных наушниках интеркома: «Принесите Даму из озера». «Принесите утопленницу».
Она любила эти ритуалы. Во время ланча люди из лаборатории перебирались со своими термосами и сандвичами в комнату отдыха и смотрели по телевизору «Верную цену», испытывая благоговейный трепет перед чуждой им цивилизацией, как будто лишь они — работавшие в здании, где мертвых было больше, чем живых, — жили в нормальном мире.
Через месяц после ее приезда в Оклахоме была основана Долбаная школа судебной медицины имени Йорика. Этим актом утверждался принцип легкомысленного отношения к жизни, без которого их профессия немыслима, и давалось название их команде по боулингу. Где бы ни работала Анил — сначала в Оклахоме, потом в Аризоне, — ее коллеги заканчивали вечер с пивом в одной руке и сырным тако в другой, выкрикивая приветствия или оскорбления другим командам и шаркая вдоль дорожек в ботинках с планеты Андромеда. Ей хотелось быть одним из этих парней, она любила Юго-Запад и теперь находилась на расстоянии многих световых лет от девушки, жившей в Лондоне. После тяжкого рабочего дня они ехали в шумные бары и клубы на окраинах Талсы или Нормана, с Сэмом Куком [13] в сердцах. В их комнате отдыха к стене был приколочен список всех боулингов Оклахомы с лицензией на продажу спиртного. Они отказывались работать в округах с сухим законом. Они потрошили смерть под музыку, а потом пускались во все тяжкие. Предупреждения вроде carpe diem [14] лежали на каталках в холле. По интеркому звучала риторика смерти: «испарение» или «микрофрагментация» означали, что человека разорвало на куски. Анил не могла не замечать смерти, она была в каждом образце ткани, в каждой клетке. Никто не настраивал радио в морге без перчаток.
13
Сэм Кук (1931–1964) — знаменитый соул-певец.
14
Лови момент (лат.).