Призрак бродит по Техасу
Шрифт:
– Когда, принцесса, мы последний раз ставили "Наш городок", то обошлись шестью кухонными табуретами, которые позаимствовали из Циркумлунского музея домашней утвари землян. Они, естественно, парили, как и я сейчас мысленно парю.
– Ах, сплюньте! Мне следовало бы сообразить. Но продолжайте, прошу вас, капитан Череп.
Наши "общие интересы" действительно сблизили высокородную Рейчел-Вейчел и меня, причем менее чем за десять минут. А "принцессой" и "капитаном Черепом" мы стали, потому что я рисовался ей сэром Фрэнсисом Дрейком, который докладывает о неведомых тихоокеанских землях юной королеве Елизавете. Мы сидели бок о бок в прелестных сумерках на большом ложе, обращенном к темному горизонту и таинственным усеченным конусам. И мы были совсем одни. Моя собеседница
Я все еще твердо намеревался отправиться на свидание с Ла Ку-карачей - в конце-то концов, из них двоих она казалась более земной и доступной - но в настоящий момент я продвигал мою левую руку по спинке ложа за кремовыми плечами Рейчел-Вейчел и иногда скашивал глаза на ее восхитительное фронтальное декольте.
– Среди старых авторов, - продолжал я, - в нашем репертуаре наиболее часто фигурируют Ибсен, Бергман (мы театрализуем его фильмы), Шоу, Уичерли, Мольер, Еврипид, Горький, Чехов, Брехт, Шекспир, естественно, и…
– Ш-ш! Я просто зеленею от зависти! Наша труппа все время пытается ставить серьезные пьесы. Такие, как "Макбет", "Столпы общества", "Боги молний", "В ожидании Лефти", "Манхэттенский проект", "Фриско после радиактивного заражения", "Хижина дяди Тома", "Нетерпимость" - пусть-ка папочка потратит свои сотни миллионов на театрализацию "Нетерпимости"! Но, вы, конечно, догадываетесь, папочка вечно требует возобновления "Оклахомы!", естественно, переименовав ее в "Техасину!" и заменив Канзас-Сити на Корпус-Кристи или Техаскану - ив пяти случаях из шести он добивается своего. Но тем не менее не позволяет мне играть Эдо Энни, "девушку, не умеющую сказать "нет". Приходится отдавать эту роль какой-нибудь мексиканской шлюшке на котурнах.
Придвинув руку чуть-чуть ближе, я заметил:
– Ваш отец показался мне очень учтивым и покладистым джентльменом.
– Покладистым? Ха! Видели бы вы его, когда… Повернувшись при этих словах, она внезапно откинулась на мою маневрирующую руку, но тут же, вскрикнув, наклонилась вперед и быстро сказала:
– О-о! Ваш скелет, капитан Череп, ужасно холодный. Неужели вы не можете его снять на Земле хотя бы совсем ненадолго?
– К моему величайшему сожалению, нет, - ответил я.
– Без него я в буквальном смысле этого слова не мог бы шевельнуть ни рукой, ни ногой. Или даже повернуть голову. И любое падение, тем более без экзоскелетной защиты, почти неминуемо означало бы серьезный перелом костей или повреждение черепа. Я только сейчас начинаю понимать, что при росте в восемь футов и выше падать в поле тяготения приходится гораздо с большей высоты, чем…
– Мне этого можно не объяснять. Во мне самой восемь футов два дюйма, и о переломах и трещинах я знаю все. Ну, позволить вам переломаться мы, конечно, не можем! Ведь вы, космовики, слишком драгоценны, а потому… - Она вздохнула.
– …мне придется терпеть холод.
– И она откинулась на мою руку прежде, чем я успел бы ее отдернуть, будь у меня такое намерение.
Рейчел повернула ко мне лицо - под облаком серебристых волос ее глаза были как два темных озера изумления, таящие мерцание звезд.
– Чего не сделаешь ради Техаса! Это шутка, - добавила она.
– Продолжайте, капитан Череп.
– Но есть столько всего, что вы могли бы рассказать мне! Столько всего, что я хотел бы узнать о вас, - возразил я, словно машинально опустив свободную руку так, что мои пальцы как бы нечаянно коснулись ее колена. Она не отодвинула ноги, и я продолжал: - Я знаю, вы пишете стихи. Быть может, вы сочиняете и пьесы?
– Да, в потайном ящике моего бельевого комода лежит парочка давних рукописей, - небрежно призналась она.
– Только ни в коем случае не проговоритесь про них папочке. Одна называется "Хьюстон в огне", а другая - "Буря над Эль Пасо".
– Еще я догадываюсь, что вас назвали в честь поэта, - добавил я.
– В честь Вейчела Линдсея.
– Как вы образованны и догадливы, капитан Череп! Вот уж не думала, что хоть кто-нибудь на земле - не говоря уж о небе - еще помнит "Китайского соловья" или "Капитана Бута".
– Рейчел-Вейчел, - сказал я, наклоняясь
– Продекламируйте "Лепанто"!
– приказала принцесса, но не успел я произнести "Каскады пенные…", как она меня остановила.
– Нет, не надо. Папочка и его команда сейчас явятся, а это стихотворение слишком длинно, как оно меня ни восхищает. Дайте подумать…
– Рейчел-Вейчел,- сказал я, а мои свободные пальцы легко пробежались по серебристому шелку, облегавшему ее бедро, - одна особенность этого пейзажа ставит меня в тупик - все эти конические башни.
– А!
– нетерпеливо отмахнулась она.
– Бывшие нефтяные вышки. Дед по сентиментальности пожелал сохранить их, но бабушка сочла вышки неэстетичными и потребовала, чтобы он накрыл их этими пеньюарными маячками - название придумала я. Пеньюары, вы, наверное, знаете, набрасывали, чтобы предохранить платье от пудры во время причесывания. Я бы предпочла ничем не прикрытую вышку
– все-таки честнее.
– А эти две - побольше и поновее?
– продолжал я. По-моему, придвигаясь к женщине, тактичнее говорить на посторонние темы. К тому же любопытство у меня действует на всех уровнях од- повременно, так что с пробуждением сексуального срабатывают и все остальные.
– Две нефтяные вышки посолиднее?
– Я и сама не знаю, что это такое, - ответила Рейчел с сердцем.
– Когда их строили полгода назад, я спросила у папочки, но он отделался обычной нотацией: дескать, женщинам неприлично интересоваться наукой и техникой, их сфера - культура и религия. Раза два я попыталась подъехать к ним, но меня заворачивали назад.
– Внезапно она выпрямилась (но прижала ладонью мою руку, которая добралась до ее талии), и в голосе ее зазвучал исступленный гнев, готовый перейти в рыдания.
– Ах, капитан Череп! Вы представить себе не можете, как папочка меня душит, пряча под всей этой липкой учтивостью и рыцарственностью железную удавку патриархального Техаса! Мне кланяются, встают, когда я вхожу, отдают дань благоговения моей женственности, а я расплачиваюсь за это тем, что для меня под запретом буквально все, кроме глупых стишков и возобновления таких шедевров, как "Оклахома!", "Детки в Стране Игрушек" и "Волшебник Страны Оз" с техасской Дороти вместо канзасской. Честное слово, бывают дни, когда я руки готова на себя наложить!
– Завершив эту вспышку, принцесса вновь хлопнулась на мою левую руку, на этот раз прикрыв ее своей правой, чтобы помешать ей отдернуться (отдернулась бы она, как же!), и откинула на нее прелестную, одетую серебряным туманом голову, чтобы еще успешнее чаровать меня темными озерами изумления.
– Ну, расскажите же мне еще что-нибудь, - обольстительно шепнула Рейчел.
– Расскажите про особенности сценического искусства в Мешке.
– Она слегка вздохнула (то есть настолько слегка, насколько это возможно для молодой женщины восьми футов роста) и добавила грустно: - Наверное, все вы тамошние актеры - звезды вроде тех, которые сияют сейчас над нами!
– Ну, что вы, принцесса, - ответил я (моя левая рука принялась чуть-чуть поглаживать ее обнаженное плечо, а правая возобновила свои странствования на цыпочках).
– Наше положение более сходно с положением актеров шекспировских времен - или позднее, в пуританской Северной Европе и Америке до наступления двадцатого века с его обожествлением скоморохов всех жанров. Наше положение ничуть не лучше положения бродячих трупп - и даже хуже, потому/ что из-за вакуума снаружи нам некуда отправиться бродить, когда дела особенно плохи. Наши сограждане-мешковцы никаким почетом нас не окружают, а ученые, инженеры и техники Циркумлуны время от времени обрушивают на нас поношения и угрозы. Но ведь хлеб наш насущный зависит от того, будут ли они и дальше покупать балеты на наши спектакли. В этом смысле мы напоминаем актеров эпохи Ренессанса, зависевших от покровительства того или иного знатного патрона. Наш патрон - это филистерское общество Циркумлуны. Либо мы угождаем ему, либо умираем с голоду - и первое столь же трудно, сколь второе легко.