Призрак для Евы
Шрифт:
— А в это время есть поезда до Глостера? — спросила Минти Лафа.
— Не думаю. Уже больше половины первого. А почему ты спрашиваешь?
Минти не ответила. Она смотрела, как миссис Льюис выходит из поезда и идет вдоль платформы. Едва волочит ноги — больше шаркает, чем идет. Потом вспомнила, что часть денег, которые занял у нее Джок, предназначались для операции матери — ей должны были заменить тазобедренный сустав.
— Ей так и не сделали операцию, — вслух сказала Минти. — Думаю, она до нее не дожила.
Уилсоны опять переглянулись. Как потом сказал Лаф жене, все пассажиры с беспокойством смотрели на Минти. В метро люди привыкли ничему не удивляться — однажды
Соновия взяла Лафа под руку.
— Без тебя мне было бы неуютно, милый.
— Не бойтесь. — Лаф был польщен. — Они не станут со мной связываться.
На углу их улицы располагалась скамейка, а позади нее — что-то вроде клумбы. Цветам здесь приходилось соперничать с пивными банками, бумажными обертками от жареной рыбы с картофелем и окурками, причем мусор явно побеждал. Миссис Льюис не уехала домой в Глостер. Она сидела на скамейке, а рядом с ней стоял открытый портплед. Лаф и Соновия, вероятно, подумали, что это просто бездомная старуха, которая иногда проводит здесь ночь, Минти не обманешь. За десять минут, прошедших после того, как миссис Льюис вышла из метро на станции «Пэддингтон», она переоделась в черное пальто и платок и каким-то образом попала сюда. Но призраки умеют все: проходить сквозь стены и полы, перемещаться на большие расстояния со скоростью света. Теперь она здесь, но прежде чем Минти успеет дойти до дома, миссис Льюис опередит ее и будет ждать там.
На улице больше никого не было. Банды парней жались к Харроу-роуд. Соновия и Лаф попрощались, пожелав спокойной ночи. Минти была до такой степени поглощена мыслями о миссис Льюис, что забыла о вежливости и обо всем, чему ее учила Тетушка, — не поблагодарила за приглашение на спектакль, и все такое. И даже не попрощалась.
Войдя в дом, Соновия сказала мужу:
— Никогда не видела ее такой странной. Разговаривает сама с собой и видит то, чего нет. Как ты думаешь, мы должны что-нибудь делать?
— А что мы можем? Вызвать санитаров?
— Не говори глупостей, Лаф. Это не смешно.
— Просто она выпила слишком много вина, Сонн. Алкоголь может вызывать галлюцинации. Не веришь мне, спроси у Дэна.
Миссис Льюис ее не ждала. Минти обыскала весь дом. Матери Джока нигде не было — и Тетушки тоже. Должно быть, старуха все еще сидит на скамейке, роется в своем портпледе, что-то замышляет и радуется тому, что умерла раньше, чем отдала деньги.
Минти знала, как поступить. Она проверила, на месте ли нож, открыла парадную дверь, потом беззвучно закрыла за собой. Улица была пустой и тихой. Фонари не горели. Только в квартире напротив в одном из окон что-то мерцало, как пламя свечи. Похоже, Уилсоны сразу легли спать, потому что окно их спальни на втором этаже было темным. Минти дошла до угла, вдруг исполнившись уверенности, что миссис Льюис исчезла и скамейка пуста.
Но старуха оказалась на месте. Она решила здесь переночевать, и Минти никак не могла понять, почему. Вместо подушки миссис Льюис положила под голову потрепанный портплед. Зачем призраку портплед? Цветы за скамейкой закрылись на ночь; их листья слегка поблескивали среди смятых картонок, полиэтиленовых пакетов и сигаретных пачек. Миссис Льюис уже никогда не отдаст деньги — их не вернуть. Минти вытащила нож из импровизированных ножен, и ею вдруг овладел праведный гнев. Она докажет Тетушке, что не шутит, и научит ее в следующий раз быть осторожной.
На улице было тихо. Миссис Льюис не издала ни звука. Не будь она призраком, Минти подумала бы, что сердце старухи остановилось в ту секунду, когда к ней прикоснулось острие ножа.
Глава 27
Джимс сбежал из Фредингтон-Крус на машине, преследуемый репортерами и фотографами, которые не отставали от него несколько сот ярдов, пока он ехал по подъездной дорожке. Леонардо пусть сам о себе позаботится. Они поссорились.
Прошло полчаса, прежде чем Джимс понял, почему у дома собрались репортеры и фотографы. За это время он успел выругать Леонардо, додумавшегося до такой глупости, как включить свет, принял душ, побрился, оделся и собрался с духом, готовясь выйти из дома и предстать перед прессой. Хотя с этим можно подождать — сначала лучше выглянуть в окно. Глаза и объективы фотоаппаратов были направлены на входную дверь, и Джимс мог какое-то время незаметно наблюдать за журналистами. «Хищники, — подумал он. — Стервятники. — Потом добавил старомодный эпитет, результат классического образования: — Гарпии».
Затем все журналисты разом повернулись к воротам — миссис Уинси закрыла их за собой и пошла по дорожке к дому. Репортеры мгновенно окружили ее, но Джимс успел заметить газету в ее руке; с такого расстояния ему удалось прочесть одно единственное слово большого заголовка: «ПАРЛАМЕНТ». И поскольку он просил ее не приходить этим утром, то предположение, что причиной ее прихода стали газета и любопытство, выглядело вполне логичным. Джимс видел, что миссис Уинси не прочь поговорить с журналистами, и если они не бросились фотографировать ее, то вовсе не потому, что она не изъявляла желания позировать. Что она говорит? И вообще, в чем дело? Ждать ему оставалось недолго.
Миссис Уинси вошла в дом — одна — через парадную дверь. Джимс встретил ее в холле и оказался примерно в такой же ситуации, как Зилла с Морин Пикок. Миссис Уинси показала ему первую страницу газеты, держа ее обеими руками, и заявила, что никогда в жизни не испытывала подобного отвращения. В первый раз за все время она не назвала его «сэр» или «мистер Мэлком-Смит». Впору было повторить слова Клеопатры, лишившейся власти: «Без дальних слов?» [50] Но Джимс молчал, снова и снова перечитывая заголовок: ГЕЙ В ПАРЛАМЕНТЕ: ДВЕ СВАДЬБЫ И ОДНИ ПОХОРОНЫ.
50
У. Шекспир. Антоний и Клеопатра.
— Как вам не стыдно? Член парламента! Что о вас подумает королева?
— Не суйте нос не в свое дело, черт бы вас побрал, — сказал Джимс. — Убирайтесь. И больше не приходите.
Он поднялся наверх. Прочесть статью прямо сейчас у него не хватило решимости. Как бы то ни было, Джимс видел фотографии на третьей странице, в том числе вместе с Леонардо на Мальдивах, и обвинил во всем любовника. Вероятно, Леонардо кому-то проболтался, и снимки попали в этот бульварный листок. Джимс нашел Леонардо в спальне; тот сидел на кровати, полностью одетый, но вид у него был угрюмый и, как показалось Джимсу, виноватый. Джимс набросился на него, размахивая газетой, обвинял в предательстве, вероломстве и кляузничестве — успех его карьеры отчасти объяснялся интригами — и не желал слушать возмущенных оправданий.