Призрак Ивана Грозного
Шрифт:
– Это не я, – пытался защититься Мишкин. – Он сам на меня вышел.
Господин громко хмыкнул, как бы говоря: «Это еще неизвестно, кто на кого вышел». Теперь он пытался так повернуться к Морковкиной, чтобы заглянуть ей в глаза. Но Сонька не давалась. Облик у нее сейчас был самый боевой. В мокрой пижаме и тапочках (в таком виде она и сбежала из больницы), с воинственно торчащими во все стороны волосами, с азартно горящими глазами.
Увидев такое, Колька и сам приободрился. Он силой заставил себя встать. Бывший черный ученик повернул в его сторону голову.
Она наносила самые сокрушительные удары, ее кулаки мелькали с бешеной скоростью. Но Повелителю тьмы ничто не наносило вреда. Он изгибался, складывался, уворачивался.
– Глупышка, дурашка, – наконец, хихикнул он. – Кто же против меня силой действует?
Сонька остановилась, переводя дух.
– А как надо? – весело спросила она, оглядывая учительскую. – Подскажи, может, у меня получится!
– А вот так! – завопил Мишкин, подхватывая треножник и вываливая на голову Господина горящие угли. – Погрейся, слизняк!
Существо завопило, извиваясь. Его тело стало красным.
– Ну, все! – ахнуло оно, начиная распухать.
– Остынь! – хором воскликнули ребята, одновременно с двух сторон толкая его к окну.
Господин потерял равновесие, откинулся назад, спиной пробил окно и вывалился наружу.
Луна предусмотрительно отъехала в сторону, пропуская падающее тело.
Оказавшись на земле, существо сразу же вскочило, разразившись гневным ревом. Неожиданно рев смолк. Бывший черный ученик, великий Господин, Повелитель тьмы в облике жука-палочника опрокинулся назад. Асфальт под ним раскололся. Из образовавшейся щели вверх полезли темные деревья вместе с горбатым пригорком. Но и эта земля его не удержала. Треснув, она пропустила бьющееся в конвульсиях тело глубже. Из расщелины раздался вой, взвился легкий дымок.
На улице стало быстро темнеть. Луна скрылась за тучами. Дождь прекратился. Вместе с тучами в разные стороны бросились темные тени. Всплеснулся и погас демонический хохот.
Трещина с чавкающим звуком закрылась, бугорок скукожился, на него снова набежал асфальт.
– Еще как подействует, – с азартом прокричала Сонька, стуча правым кулаком о раскрытую левую ладонь. – Чтобы карате да не подействовало!
Мишкин медленно стащил с себя очки.
На подоконнике около разломанной рамы лежали остатки пузырька. От удара стекло лопнуло, и вся жидкость вылилась за окно, догнав чудовище уже на земле. Именно из-за этого, а не из-за падения, странное существо, средоточие ненависти и злобы, погибло.
– Я вернусь, – ахнуло из-под земли.
– Конечно, вернешься, – радостно поддакнула ему Морковкина. – Куда ты денешься? – Она повернулась к Мишкину. – Может, вслед за ним еще и журнальчик выкинуть? – спросила Сонька, наклоняясь к тетрадке в ярко-оранжевой обложке.
– Стой! – воскликнул Колька.
Он опередил девушку и первым схватил журнал.
В правом верхнем углу фиолетовыми чернилами жирно было выведено «6 А».
– Ну что, заберешь? – нахмурилась Сонька. – Ты же за ним три ночи назад приходил.
– Пускай здесь остается, – решил Колька, кладя журнал в стопочку с другими журналами. – Что-то мне не хочется с ним связываться. Я лучше учебник лишний раз прочту, чем эту оранжевую обложку у себя дома еще раз увижу.
– Что тут у вас? – раздался за спиной до боли знакомый голос.
В двери торчала блестящая черепушка Эдика. Увидев Соньку, он сразу же вынул изо рта сигарету.
– Все! – воскликнул он, поднимая вверх руки. – Бросаю курить и начинаю любить всю живность на этой планете.
– Гад ты все-таки, Емельяныч, – буркнул Мишкин, собирая разбросанное содержимое Сонькиного рюкзака.
– А что вы хотите? – покойный Зайцев был невозмутим. – Мы, мертвые, всегда помогаем нашим собратьям из темного мира. Ты сам попробовал бы отказаться, когда на тебя в упор смотрят эти жуткие зеленые глаза…
С этим Колька спорить не стал.
– Ты свою могилу сам найдешь или тебя проводить? – с угрозой в голосе спросила Морковкина, начиная вновь разминать кулаки.
– Я все сам сделаю! – тут же отступил скелет. – Не надо меня разбирать по косточкам… – Он шагнул в темный коридор. – Ну что за жизнь! – переступив порог, стал жаловаться он. – Помер – и тут покоя нет. Я к ним со всей добротой, со всей искренностью! А они! Лишь бы ругаться да шпынять меня! А что я сделал? Я же помогал, я же подсказывал…
Причитания покойного Зайцева еще долго раздавались в гулких коридорах притихшей школы.
– Ну а ты чего смотришь? – накинулась Морковкина на замершего от удивления Мишкина. – Поделись курточкой, мне холодно! И пошли отсюда! Тебе завтра в школу вставать!
Колька засуетился, сдернул с себя куртку, попытался засунуть ноги в растерзанные ботинки, которые больше не проявляли признаков жизни, долго шарил по карманам в поисках ключей, никак не мог попасть рукой в лямку рюкзака.
Но тут тишина коридоров была нарушена.
«Бом», – прокатилось по школе.
«Бом», – отозвались стены.
«Бом», – звякнули стекла.
«Бом», – шевельнулись занавески.
«Двенадцать», – догадался Мишкин, но на всякий случай досчитал гулкие удары до конца. С двенадцатым школа ожила. Зашептали полы, забормотали окна, вздохнули исписанные тетрадки с контрольными и сочинениями. От одной лестницы до другой пронеслась волна шорохов.
Мишкин первый побежал к выходу. За ним протопала Морковкина.
– Это проклятие, – на ходу кричал Колька. – Оно требует жертвы. В голодном виде спать не ложится. Вот вредное создание.
Школа сотрясалась.
На первый этаж ребята летели уже кубарем.
– Я за Веселкиным, а ты – к выходу, – скомандовал Мишкин, перекидывая Соньке ее рюкзак.
Борька сидел на полу в мужской раздевалке, без остановки тряся головой.
– Ничего не понимаю, ничего! – бормотал он сам себе, руками ощупывая лицо. – Ничего не понимаю, – снова повторил он.
На звук Колькиных шагов он даже не повернулся.
– Бежим! – дернул его за собой Мишкин.
На пороге женской раздевалки показался заспанный сторож.