Призрак Канта
Шрифт:
– Мне тоже. Я отлично выспалась! Такая тишина, такой покой. Хотя утром мне показалось, что под дверью кто-то разговаривает. Я даже вышла посмотреть, но никого не увидела.
Меркурьев помедлил в нерешительности, потом подсел к ней.
– О чём был разговор?
Красавица чуть повернула голову и улыбнулась. Нижнюю половину ее лица скрывал мех, но всё равно было понятно, что она улыбается.
Василий Васильевич словно слегка ослабел.
– Разговор? – переспросила она сквозь мех. – Что вы!
– Я тоже пару раз слышал, как кто-то разговаривает. У себя в комнате и в вестибюле.
– Но здесь живут люди! И наверняка разговаривают друг с другом.
– Да, – с излишним жаром воскликнул Василий Васильевич, которому хотелось всё ей объяснять, растолковывать и при этом выглядеть очень умным, – но я так и не понял кто!.. И рядом совершенно точно никого не было. Только Стас с велосипедом прошёл, но он не мог разговаривать сам с собой.
– Стас очень милый, – заметила Лючия. – Пригласил меня на прогулку.
– Понятное дело.
Она сбоку посмотрела на него.
– Вы правда из Бухары?
– Я работаю в Бухаре, – досадуя на себя, на «гусиную кожу», на излишний жар и явно глупый вид, возразил Меркурьев и встал. – Прошу прощения, мне нужно идти.
Она кивнула.
Большими шагами он вернулся в дом – в обход, не через гостиную, – и возле своей лестницы столкнулся с Софьей.
– Привет, – сказала она весело. – Ну что? Мы идём на маяк?
– Да, – ответил Василий Васильевич грубо – следствие досады, – я только возьму куртку.
– Я подожду вас на террасе! – И Софья пропорхала на улицу.
Там тебя ждёт сюрприз, подумал Меркурьев с некоторым злорадством. Конкуренция возрастает!..
Куртка, утрамбованная в одну из сумок, имела такой вид, словно её долго и с удовольствием жевала та самая корова, которая поставляла Захарычу молоко и сметану. Василий Васильевич несколько раз встряхнул её в напрасной надежде, что она станет несколько более похожей на человеческую одежду. Ничего не изменилось.
Ну и ладно.
Когда он вновь оказался на террасе, диспозиция выглядела следующим образом: красавица в шелках и мехах по-прежнему сидела к плетёном кресле и безмятежно смотрела вдаль, Софья с джинсах и кургузой курточке стояла, облокотившись о балюстраду, и спина у неё была рассерженной.
Как только Василий Васильевич с ней поравнялся, она немедленно крепко взяла его под руку.
– Как хорошо! – заговорила она громко. – И солнышко вышло! Я так мечтала сходить на маяк, никогда в жизни там не была. Он ведь заброшен?
– По всей видимости.
– Очень романтично.
По брусчатке они спустились к пляжу. По кромке песка росла жесткая зелёная трава, кое-где пробиваясь сквозь доски «променада». Море – до самого горизонта – было ласковым, изумрудным, тихим.
Василию Васильевичу нравились трава в песке и ветер.
– Вы правда из Бухары? – спросила Софья, прижимаясь к нему округлым плечом.
Меркурьев вздохнул:
– Я работаю в Бухаре.
– Зачем вы там работаете?
Он опять вздохнул.
– Затем, что мне предложили там работу.
– А в Москве не предлагали?
– В Москве не строят газопроводов.
– Ну, – сказала Софья покровительственно, – какие глупости. В Москве можно найти любую работу.
– По моей специальности вряд ли.
– Я бы ни за что не уехала из Москвы, – промурлыкала Софья. – Вот, знаете, даже в Испанию не уехала бы! У нас многие девчонки вышли замуж и сейчас живут в Европе. А я не хочу! Что там делать, в Европе? Москва – это жизнь, ритм, скорость!..
– Возможно, – согласился Василий Васильевич, рассматривая пики травы у себя под ногами и слушая крики чаек. – Я давно там не был, точно сказать не могу.
– Нет, только в Москве, – настаивала Софья. – Только там можно реализовать себя. И не скучно! Развлекайся с утра до ночи. Всё к твоим услугам.
– Тут уж одно из двух, – сказал Василий Васильевич. – Или реализовывать себя, или развлекаться. Совместить это никак невозможно.
– Почему?
Вести с ней умные беседы ему не хотелось. С той, в шелках и мехах, хотелось, а с этой нет. И он сказал, что для того, чтоб реализовать себя, нужно много и упорно трудиться, а когда много и упорно работаешь, развлекаться некогда.
– Какой вы зануда, – резюмировала Софья. – Вы самый настоящий зануда, но милый.
– Милый, чо? Милый, чо навалился на плечо? – пропел Меркурьев и спохватился. – Это я просто так. Это шутка.
Софья выдернула у него руку, присела, сорвала некое подобие ромашки и воткнула себе за ухо.
– Мне идёт?
Меркурьев смотрел вдоль пляжа, а на Софью не смотрел.
– Во-он там, – он показал рукой. – Там, кажется, наша Антипия, да?
– Посмотрите на меня, – потребовала его спутница. – И скажите, мне идёт?
– Что? – Меркурьев посмотрел, ничего не заметил и на всякий случай сказал, что это исключительно красиво. – Она, должно быть, тоже гуляет.
Заклинательница духов шла вдоль моря по самой линии прибоя. Развевались её бирюзовые и зелёные одежды, подсвеченные солнцем, как будто вдоль моря катился громадный сверкающий изумруд из кольца Кристины.
– Марьяна Витальевна! – закричал Меркурьев, когда они поравнялись. – Ноги не промочили?!
Антипия издалека помахала им рукой и пошла дальше.