Призрак Небесного Иерусалима
Шрифт:
– Привет! – сказал он. И заранее пожалел о той фразе, что будет следующей: – У нас тут очередной труп у Мясницких ворот.
Маша ахнула…
– Зачитай, пожалуйста, что там с 16-м мытарством?
На другом конце провода зашуршали страницы:
– «Мытарство блуда. Блудные мечты, помыслы, мысленное услаждение в том, порочное осязание, страстные прикосновения…» Подходит?
– Подходит, – согласился Андрей. – Но не совсем. Что с 17-м?
– Прелюбодеяния, супружеская неверность, насилие, – прочла Маша голосом первой ученицы.
– Дальше, – попросил Андрей.
– Андрей,
– Вот! – удовлетворенно сказал Андрей. – Это оно.
– Но это значит… – нерешительно начала Маша.
– Это значит, что мы пропустили два трупа, – мрачно подтвердил Андрей.
– Я выезжаю, – сказала Маша. – Диктуй адрес.
– Только маме не говорите, – сказал Петя, младший из мальчишек (старший, когда Андрей сообщил ему о смерти Минаева, нервно дернул лицом и говорить отказался).
– Не скажу, – серьезно пообещал Андрей.
– Мама у нас пьет, – сообщил Петя доверительно. – Вы не думайте – она не пьяница, это после развода с папой просто. Папа ей квартиру оставил, – чинно рассказывал шкет. – Машину. Чего еще надо? Ну, машину она продала, – шмыгнул он носом, и видно было, что машину ему до сих пор жалко. – Машина – во! «Хиундай», двигатель мощный, трехлитровый, – рассказывал Петя, а Андрей смотрел по сторонам: квартира была когда-то облагорожена евроремонтом, но по десяткам мелочей: более ярким квадратам на выцветших обоях, там, где когда-то висели картины, внезапной пустоте на тумбочке под телевизор – Яковлев понял, что в этом доме уже расстаются с недавним благополучием.
– Расскажи мне о Минаеве, – попросил он Петю.
– Он Колин лучший друг. Ну, и мой тоже, – заявил мальчик с гордостью. И добавил, снова шмыгнув носом: – Был. Колька к нему ходил фильмы смотреть и книжки брал, про ниндзя. Это такие японцы.
– Я в курсе, – улыбнулся Андрей.
– Он нам даже еды давал – мама, когда в запое, забывает покупать, – сказал он с обезоруживающей улыбкой. – Мы ее прятали. Весело было. Потом еще однажды ходили в планетарий. В общем, Колька с Артемом дружил. Бегал к нему каждый день, ждал под дверью.
– А вчера? – поинтересовался Андрей, пытаясь не реагировать на крепкую «дружбу» между Минаевым и Колькой.
– И вчера. Он нам еды оставил, и Коля сказал: надо поблагодарить. И пошел. Меня он не берет, – с обидой добавил Петя. – Но я зато конфеты все съел, вот! – Петя вытащил из кармана горсть ярких фантиков.
– Мне нужно переговорить с твоим братом, – сказал, вставая, Андрей.
– Так он же не хочет! – удивился Петя.
– Ничего, я его уговорю, – пообещал Андрей.
– Ко-о-оля! – побежал с криком на кухню Петя, и оттуда донеслось неясное бормотание.
Андрей встал и сам прошел на кухню, где женщина с красными глазами и колтуном на голове мазала бутерброды маслом и поверх почему-то слоем майонеза.
– Отстаньте от детей, – сказала она Андрею, дыхнув на него перегаром. – Он же сказал, что ничего не знает!
– Коля! –
Коля молча отвернулся к окну.
– Идите, идите! – Мать оттеснила его к двери. – Валяйте! Выход сами найдете!
Андрей повернулся и вышел. Он мог бы настоять на том, чтобы допросить мальчишку, но на душе было муторно и – стыдно. Стыдно, что не вычислили педофила раньше. Но еще более стыдно – за эту сучью жизнь, в которой педофил становится лучшим другом одинокого мальчишки. Он вышел на улицу и закурил, думая, что Маша должна вот-вот подъехать.
Хлопнула дверь – из подъезда выбежал, явно торопясь в школу, Коля. Он прошел рядом под пристальным взглядом Андрея и, отойдя уже шагов на двадцать, вдруг обернулся и подбежал обратно к Яковлеву.
– Я никого не видел, – сказал Коля. – Но слышал. У него голос такой… тонкий. И он говорил очень странно… Вроде по-русски, а вообще ничего не понятно.
– Попытайся вспомнить, – попросил Андрей.
Коля нахмурился:
– Что-то про бесов, опачканных гноем и смрадом. Вы знаете, что такое «смрад»?
Андрей кивнул:
– Знаю. Плохой запах.
– А… – Коля понимающе кивнул. – Воняет, типа?
Андрей усмехнулся:
– Навроде того. – И добавил: – Думаешь, ты смог бы его узнать по голосу?
Коля важно кивнул:
– Смогу. Очень уж писклявый, будто его режут. Ну ладно, я пошел, а то в школу опоздаю!
Андрей провожал задумчивым взглядом маленькую фигурку: по-хорошему, не в школу ему надо, а к психотерапевту. И пообещал себе созвониться с парой знакомых медиков, что могли бы подсказать приличного доктора. Подъехала Маша, он открыл дверцу машины и притянул ее за руку, прижал к себе. Так они стояли, замерев, вжавшись друг в друга телами, пытаясь подпитаться остатками тепла. Но чувствуя, как с каждым разом выстужается душа. И дело тут не в казнях и даже не в неумолимости убийцы.
Дело в мире, который становится все страшнее.
Маша
Маша по очереди оглядела ребят, которых Анютин дал им в подмогу. Теперь они назывались следственная группа по делу «Мытарь», и Маша еще не избавилась от страха быть осмеянной за свои безумные идеи. Оттого всю часть, касаемую собственно «Иерусалима», она попросила рассказать Андрея. Почему-то в его изложении все безумное приобрело свою стройную логику, и никто и не думал смеяться, и даже не поднимал недоверчиво бровь: все слушали внимательно, а некоторые – так прямо все записывали, чем Машу несколько смущали. И более того – пугали. Как будто прежде, когда у преступника не было даже такого, абстрактного, следственного прозвища, он, несмотря на жутковатую конкретику убийств, был еще Машиным вымыслом. «Как вампиры или снежный человек, – подумалось Маше. – Если такого видит один – то он просто псих. Но когда группа серьезных мужчин на Петровке начинает конспектировать данные о нем под диктовку, значит, все серьезно».