Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты
Шрифт:
– Десять франков.
– Однако! Не много же!
– Это почему?
– Сейчас я вам объясню, мамаша Жири. А пока что мы хотели бы узнать, какая сверхъестественная причина побудила вас преданно служить именно этому Призраку? Ведь дружбу и преданность мамаши Жири нельзя завоевать за сто су или десять франков.
– Вот это правда! И клянусь, могу сообщить вам эту причину, господин директор! В этом уж точно нет ничего бесчестного!.. Напротив…
– Мы в этом не сомневаемся, мамаша Жири.
– Так вот… Призрак не любит, когда я рассказываю
– Ха! Ха! – Ришар ухмыльнулся.
– Но эта история касается только меня, – продолжала старушка. – Значит, дело было в ложе номер пять. Однажды вечером я там нашла письмо для меня, что-то вроде записки, написанной красными чернилами. Эту записку, господин директор, мне даже не нужно перечитывать, я помню ее наизусть и не забуду, даже если проживу сто лет!
И мадам Жири, выпрямившись, с трогательным красноречием пересказала письмо:
– «1825: мадемуазель Менетрие, корифейка, стала маркизой де Кюсси.
1832: мадемуазель Мария Тальони, танцовщица, превратилась в графиню Жильбер де Вуазен.
1846: танцовщица Сота вышла замуж за брата испанского короля.
1847: Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак с королем Людвигом Баварским и получила титул графини де Лансфельд.
1848: мадемуазель Мария, танцовщица, стала баронессой д’Эрмевиль.
1870: Тереза Эслер, танцовщица, выходит замуж за дона Фернандо, брата португальского короля…»
Ришар и Моншармен слушали старушку со все возрастающим удивлением. Перечисляя все эти выходящие из обычных рамок блистательные браки, старушка оживилась, выпрямилась, набралась храбрости и с вдохновением предсказательницы выкрикнула последнюю фразу этого пророческого письма звенящим от гордости голосом:
– «1885: Мэг Жири – императрица!»
Изнуренная этим последним усилием, смотрительница опустилась на стул со словами: «Господа, там стояла подпись: „Призрак Оперы“! До меня и раньше доходили слухи о Призраке, но я не особенно в них верила. Но я поверила окончательно с того самого дня, когда он объявил, что моя малышка Мэг, плоть от плоти моей, станет императрицей».
По правде говоря, не надо было долго разглядывать восторженную физиономию мамаши Жири, чтобы понять, чего можно было добиться от дамы, обремененной столь «блестящим» интеллектом, при помощи двух слов: «Призрак» и «императрица».
Но кто же все-таки дергает за веревочки этой нелепой марионетки? Кто?
– Вы никогда его не видели, он с вами разговаривает, и вы верите всему, что он вам скажет? – спросил Моншармен.
– Да. Во-первых, это благодаря ему моя Мэг стала корифейкой. Я сказала Призраку: «Чтобы она в тысяча восемьсот восемьдесят пятом стала императрицей, нечего терять время – она должна стать корифейкой сейчас же». Он сказал: «Заметано». Он только слово замолвил господину Полиньи, и дело было сделано…
– Так, значит, господин Полиньи его видел!
– Нет, как и я, но он его слышал! Призрак что-то ему шепнул на ухо, ну вы знаете, в тот
Моншармен вздохнул.
– Вот так история! – простонал он.
– О, – снова заговорила мамаша Жири, – я всегда знала, что у Призрака и господина Полиньи есть свои секреты. Господин Полиньи исполнял все, о чем просил его Призрак… Директор ни в чем ему не отказывал.
– Слышишь, Ришар, Полиньи ни в чем не отказывал Призраку!
– Да, да! Я слышал! – заявил Ришар. – Полиньи – друг Призрака! А мадам Жири – подруга Полиньи… Делайте выводы! – довольно грубо добавил он. – Но меня вовсе не интересует господин Полиньи. Единственный человек, чья судьба меня действительно волнует, – я этого не скрываю! – это мадам Жири!.. Мадам Жири, вы не знаете, что в этом конверте?
– Боже мой! Нет, конечно!
– Ну так смотрите!
Мадам Жири с волнением заглянула в конверт, и ее глаза тут же заблестели.
– Тысячефранковые банкноты! – воскликнула она.
– Да, мадам Жири! Да! Тысячефранковые банкноты! И вы об этом отлично знаете!
– Я, господин директор? Клянусь вам…
– Не клянитесь, мадам Жири! А теперь я вам скажу, зачем еще вас вызвал. Мадам Жири, сейчас вас арестуют.
Два черных пера на шляпе цвета копоти обычно имели форму вопросительных знаков, но тут они быстро стали восклицательными; что же до самой шляпы, крепившейся на шиньоне, она угрожающе накренилась. Удивление, возмущение, протест и испуг – все эти чувства у матушки малышки Мэг соединились в довольно нелепом пируэте – нечто вроде глиссада, – и с видом оскорбленной добродетели она одним прыжком достигла директорского кресла. Ришар невольно отшатнулся.
– Меня арестуют!
Странно, что, произнося эти слова, мамаша Жири не выплюнула в лицо господину Ришару три оставшихся у нее зуба.
Но господин Ришар показал себя просто героем. Он не отступил ни на шаг. Он, будто репетируя сцену в полиции, угрожающе показывал пальцем на смотрительницу ложи № 5:
– Вас арестуют, мадам Жири, как воровку!
– А ну, повтори!
И, размахнувшись, мадам Жири ударила господина директора Ришара по щеке, прежде чем успел вмешаться господин директор Моншармен. Но директорской щеки коснулась не иссушенная рука холерической старухи, а только конверт, виновник скандала. Магический конверт раскрылся, и банкноты закружились в фантастическом танце, словно стайка огромных бабочек.
Директора вскрикнули, так как одна и та же мысль заставила обоих броситься на колени и лихорадочно собирать бесценные бумажки, торопливо их пересчитывая.
– Они все еще настоящие? – спросил Моншармен.
– Они все еще настоящие? – спросил Ришар.
– Настоящие! – закричали они в один голос.
А над ними скрежетали три зуба мадам Жири, извергавшей поток сквернословия. Отчетливо слышалось только:
– Я – воровка! Я?
Она задыхалась. Она кричала:
– Меня нагло оклеветали!