Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время
Шрифт:
Она соскользнула с качелей, зацепилась джинсами за железный выступ, рванула и побежала к дому, наверх, к себе.
Два часа спустя после долгих угрызений совести она снова вышла в сад и стала искать Мартина. Когда очнешься после наплыва эмоций, чувствуешь себя так же, как после резкого спада температуры: полное опустошение и обиду — за что такое досталось? — а в данном случае Мария к тому же ясно ощущала собственную вину, как если бы сама навлекла на себя болезнь. (Ну, например, объелась чего-то жирного и запретного). Ведь в сущности она была
Мартин пришел только перед обедом, с мокрыми волосами, прямо с пляжа.
— Прости меня, — взмолилась Мария.
— За что?
И когда он это сказал, искренне желая знать, Мария вдруг поняла: для Мартина, привыкшего к калейдоскопу эмоций большой семьи, такой всплеск чувств, как пару часов назад, это ни то ни се. Он переварил его вместе с последней едой.
— Я нагрубила тебе и не дала покачаться.
— Ничего, — весело отозвался Мартин. — Я потом покачался. Здорово, да?
— Супер, — ответила Мария.
И они качались по очереди, по пять минут, пока не пришло время обеда.
После обеда Мария пошла с Люкасами на пляж. Миссис Фостер всегда с удовольствием (хотя и с легким чувством вины) принимала предложения миссис Люкас взять с собой Марию — тогда ведь ей самой уже не нужно было идти на пляж, и она могла уединиться и спокойно посидеть за аппликацией.
— Это очень любезно со стороны миссис Люкас.
— Вовсе нет, — задумчиво возразила Мария.
Мама раскрыла глаза от изумления.
— Я хочу сказать, это, конечно, очень мило… Но у них столько детей — одним больше, одним меньше, она и не заметит. И когда я с ними, Мартин не дерется с Шарлоттой и Элизабет. Поэтому с нашей стороны это тоже очень любезно.
— О-о… — не нашлась миссис Фостер.
И потом:
— Да, понимаю.
Она в замешательстве посмотрела на Марию, та покраснела и пошла искать свой купальник.
Погода стояла душная. Казалось, небо опустилось и нависло над головой слоем оловянных облаков под цвет скал, так что пляж, поля и город стиснуло между пластами серого моря, неба и скал. Оторвавшись от осколков голубого лейаса, стелившихся ковром по пляжу, в котором они искали окаменелости, Мария поглядела вверх и сказала:
— Я чувствую себя аммонитом.
— Кем?
— Зажатой в сумрачности.
— Просто сейчас пойдет дождь — вот и все, — благоразумно определил Мартин.
— Знаешь, со мной недавно такое случилось, — начала Мария.
Если ты собираешься сообщить нечто важное, безмолвие воодушевляет.
— Мы шли, — продолжала она, обращаясь к спине Мартина, — по тропе между скал на той стороне города и спустились в лощину, ну, знаешь, там, где были обвалы, и у меня возникло такое странное чувство…
Она на мгновение замолчала,
— И вдруг мне показалось — все движется, как, знаешь, когда расставишь руки и закружишься, а потом резко остановишься. А до этого я услышала, как тявкает собачонка, только никакой собачонки там не было, я, по крайней мере, ее не видела, и другие тоже — они даже и не слышали. А это была та самая собачонка, которую я все время слышу у нас в саду, я в этом уверена.
— Я никогда не слышал, — отрезал Мартин. — Какая еще собачонка?
Он сел на корточки у груды камней и принялся их переворачивать.
— Просто собачонка, — запинаясь сказала Мария.
И качели я слышала до того, как мы их нашли, хотела добавить она, но не добавила, а вместо этого вдруг спросила:
— А там случались обвалы, где мы вчера гуляли?
— Наверно, — ответил Мартин.
Он расколол камень надвое и отбросил его в сторону.
— Мне кажется, — произнесла Мария. — Мне кажется, я как раз попала в такой обвал, который был очень давно. Я слышала, как он шел.
— Не глупи, — остановил ее Мартин.
Он встал с корточек и посмотрел на серые вершины Черного Монаха.
— А при обвале могут погибнуть люди?
— Естественно.
— Дети…
— Не исключено.
Он побрел назад через заросли утесника.
— Наверное, Хэриет… — произнесла Мария, но Мартин был уже далеко и не слышал; она поплелась за ним и обратилась к окаменелости, которую держала в руке (маленькой Gryphaea, ставшей тенью за сорок с лишним миллионов лет). — Я так много думала о Хэриет, что иногда мне кажется, что я — это она. Вот как сегодня на качелях: я взлетала — все выше, выше, — сказала она окаменелости, — и вдруг почувствовала, как перевоплощаюсь; на мне длинная юбка и толстые трикотажные чулки, длинные волосы, совсем не такие, как у меня. Я превратилась в Хэриет.
— Пойдем, там поищем, — предложил Мартин.
— Пойдем, — сказала Мария. — Вроде неплохое место.
Но место оказалось не таким уж хорошим — они нашли лишь пустую банку из-под кока-колы и обломки пластмассы.
— И здесь уже расковыряли, — с раздражением сказал Мартин. — Это все тот, с отбойным молотком. Жаль, у нас такого нет. Теперь он всегда будет у нас все перехватывать. Если только мы не найдем места, куда он не доберется. — Он оглянулся на утесы, на скользкие, катящиеся вниз каменные водопады голубого лейаса.
— Только не туда! — с тревогой воскликнула Мария, глядя наверх.
— Почему?
— Это опасно.
— Не понимаю. Я там вчера кого-то видел. Ничего страшного, просто нужно быть поосторожнее.
— Все равно, не хочется, — не унималась Мария. — Мне плохо, когда я высоко залезаю.
— Тогда я сам полезу, — небрежно бросил Мартин. — Вдруг я найду там Dapedius.
На землю упали первые крупные капли дождя. Снизу, с пляжа, доносились выкрики миссис Люкас, собиравшей детей.