Шрифт:
Тронджолли встретился с месье де Сент-Андрэ во дворе гостиницы «Bouc» в Страсбурге, откуда их обоих увозил отправлявшийся в Париж дилижанс. Сент-Андрэ с таким изяществом и непринужденностью отступил на шаг, предлагая Тронджолли первому занять место в салоне кареты, что тот был тронут его жестом до глубины своей буржуазной души.
Тронджолли был весьма приятным в общении юношей, и пусть завсегдатаи бомонда назвали бы его несколько неуклюжим, но несовершенство его манер с лихвой компенсировалось врожденным добродушием и искренностью.
Для Тронджолли-старшего имела значение только его контора,
Странно они выглядели, сидя рядом друг с другом: Тронджолли, которому жизнь казалась унылой и серьезной, и Сент-Андрэ, относившийся к ней, как к увлекательному приключению, которым следует наслаждаться, не принимая ничего всерьез.
— Вам предстоит дальнее путешествие, месье? — вежливо осведомился Сент-Андрэ.
Тронджолли стушевался, покраснел и нетвердо пробормотал, что направляется в Париж. Лицо месье де Сент-Андрэ мгновенно прояснилось, словно подобная новость чрезвычайно обрадовала его.
— В таком случае, месье, нам по пути, — объявил он.
Тронджолли ничего не ответил на это, и прошла, наверное, целая минута, прежде чем он, заикаясь, произнес:
— Вы — вы хорошо знаете Париж, месье?
— Знаю ли я Париж? — тонкие брови Сент-Андрэ удивленно поползли вверх, и он от души рассмеялся. — Три года я был студентом Сорбонны — а скажите мне, чего не знает о Париже студент Сорбонны?..
Он пожал плечами и вновь рассмеялся, оставив фразу неоконченной.
Вот так завязалось знакомство, призванное скрасить Сент-Андрэ скуку предстоящих шести дней путешествия.
Но для Тронджолли, впервые надолго покинувшего родной дом, оно имело куда большее значение. Он скоро убедился в том, что совершенно не умеет вести себя с конюхами, форейторами, буфетчиками, управляющими, хозяевами гостиниц и прочими, от которых зависели удобства путешествующих. Он чувствовал себя очень одиноким и очень неловким, смертельно боялся быть обманутым и, пожалуй еще больше, — оказаться смешным.
Вдобавок после рассказов Сент-Андрэ о Париже сердце Тронджолли, никогда не отличавшегося храбростью, наполнялось страхом и содрогалось при одной мысли о том, что ему предстоит окунуться в этот океан хитрости и коварства. Он даже начал побаиваться месье Купри, отца его невесты, и его родственников, — сам того не заметив, он попал под впечатление услышанного от Сент-Андрэ, и теперь все, так или иначе связанное с Парижем, начинало представляться ему в весьма невыгодном свете. Будучи не в силах справиться с таким грузом, обрушившимся на его неокрепшую душу, Тронджолли решил, хотя бы отчасти, облегчить ее и рассказал месье де Сент-Андрэ о семействе Купри и о своей предполагаемой женитьбе.
— Месье, — ответил ему на это Сент-Андрэ, — если красота мадемуазель не уступает ее приданому, вас можно считать исключительно счастливым человеком.
— Что касается последнего, то я больше полагаюсь на волю случая, — вздохнул Тронджолли. — Говорят, что она физически здорова и не лишена известного обаяния. Но стоит ли придавать большое значение деталям, когда в целом все обстоит столь благополучно?
— Не следует смущаться этим, — отозвался умудренный житейским опытом месье де Сент-Андрэ. — Женитьба — всегда лотерея, как уже давно было подмечено, и вы можете утешаться тем, что вам повезло хотя бы в главном.
— А вы сами, случайно, не женаты, месье? — удивился Тронджолли.
— Я? — рассмеялся Сент-Андрэ. — Друг мой, я — младший сын в семье, чье состояние чересчур скромно по сравнению с моей непомерно развитой привычкой транжирить. Я впал в немилость и сейчас направляюсь в Париж, чтобы забыть об этом и оказаться подальше от своего папеньки, которого я с трудом выносил даже в лучшие времена.
Откровенность предполагает откровенность, и Тронджолли рассказал Сент-Андрэ о своей семье, чем еще больше скрепил возникшие между молодыми людьми узы дружбы.
Вечером, на шестой день путешествия, дилижанс достиг цели своего следования, гостиницы «Золотая Рука», расположенной на углу рю де ла Верьер, и Тронджолли был весьма впечатлен суетой, поднявшейся в этом знаменитом заведении после того, как Берси, слуга месье де Сент-Андрэ, небрежно-скучающим тоном отдал несколько распоряжений камердинеру. Им были отведены самые шикарные апартаменты, в голубой с золотом гостиной наверху был накрыт превосходный ужин, и их обслуживали самые проворные лакеи, которыми умело руководил все тот же Берси. Ужин для Тронджолли был серией откровений, следовавших одно за другим, и сопровождался ароматным и бархатистым арманьяком, сразу убедившим Тронджолли, что до сего дня он не пробовал настоящего вина. Будучи уроженцем Страсбурга, он, конечно же, был хорошо знаком с паштетом, приготовляемым из печени откормленного гуся. Но только шеф-повар «Золотой Руки» сумел продемонстрировать ему, сколь умопомрачительных высот кулинарного искусства можно достичь в его использовании. На столе стояло целое блюдо с перепелами, очищенными от костей — невероятно! — и фаршированными этим эпикурейским паштетом. Тронджолли, весьма склонный к обжорству, съел целых шесть этих соблазнительных пташек, и это не прошло даром — ночью ему стало плохо, он начал кричать от боли и звать на помощь.
Вскоре Сент-Андрэ разбудил серьезного вида доктор, пожелавший узнать, не приходится ли он родственником заболевшему месье Тронджолли.
— Нет, месье, — разочаровал его своим ответом Сент-Андрэ.
— Но вы хотя бы его друг?
— Пожалуй, что да. Мы вместе путешествовали из Страсбурга.
— У него есть родственники в Париже?
— Нет, насколько мне известно.
Доктор раздосадованно прищелкнул языком.
— Ваш друг находится в крайне тяжелом состоянии. У него произошло сильное кишечное воспаление, и я советую вам немедленно оповестить его родственников, если таковые у него имеются здесь.
Сент-Андрэ уселся на кровати.
— Вы хотите сказать, что его жизнь в опасности? — испуганно вскричал он.
Доктор широко развел руками.
— Я сделал все, что в моих силах, — заверил он Сент-Андрэ. — Но я сомневаюсь, что больной доживет до утра.
Увы, опасения эскулапа полностью подтвердились. Тронджолли провел в полузабытьи всю ночь, лишь однажды ненадолго придя в себя. Он увидел Сент-Андрэ, сидящего в ночной рубашке возле его постели, и, вероятно, понял, что с ним происходит что-то неладное.