Призрак в кривом зеркале
Шрифт:
Она увидела себя со стороны: красивая белокурая женщина, похоронившая мужа, оставшаяся с четырьмя детьми, которых она родила не столько потому, что дети приносили ей счастье, сколько потому, что это оказалось неожиданно легко… Роза как-то бросила в упрек, что она рожает как кошка, – это было почти правдой, и оттого Эльвира разозлилась, стала доказывать, что роды давались ей тяжело, завелась и в очередной раз поскандалила с сестрой. Это было неумно. Выяснять отношения с Розой было то же самое, что скандалить с непослушным ребенком. К тому же Эльвира всегда могла подчинить ее своей воле, и этим все их споры и заканчивались:
Белокурая женщина с детьми и взбалмошной сестрой… Она уже начинает стареть, а время идет, утекает, сквозняк уносит его с собой и хоронит под белым саваном. Она стоит одна: белая маленькая фигурка в большом доме, где не слышно детей – они уже уснули, и не видно взрослых – они прячутся за дверьми. Дети будут расти, превратятся во взрослых, и голоса их умолкнут, когда они разъедутся один за другим… А она останется одна – без детей, без мужчины, с легковесной сестрой, живущей так, словно она пятый ребенок на Эльвириных руках. Старость превратит ее лицо в кусок сморщенного пирога, и у нее не будет даже защиты от зеркала, хотя зеркало можно закрыть, но чем закрыть лицо, которое хуже, чем отражение? Лицо, повторяющее твои черты?
Эльвира молча отошла от двери соседки, поднялась по лестнице наверх, проверила спящих детей, оставив ненужный пирог на холодном подоконнике. Взглянула на часы – половина одиннадцатого. За прошедшие полчаса она словно прожила полтора десятка лет своей жизни, и в голову ей со всей очевидной беспощадностью пришла мысль о том, что она упустила время, драгоценное время, пока играла с Розой в благородство и не говорила ни слова об Антоше Соколове. «Больше года. Больше года. Больше года».
Она повторяла про себя эти слова, пока шла к комнате сестры. Войдя, повернулась к Розе, читавшей на диване, и та, увидев ее лицо, отложила книгу и начала подниматься.
– Я хочу поговорить с тобой об Антоне, – очень тихо сказала Эльвира. – Сядь. Разговор будет долгий…
– А через три дня после этого незначительного происшествия Татьяна покончила с собой, – закончила Шестакова, тяжело вздохнув. – И я долгое время потом вспоминала, как она вышла мне навстречу, вся ощетинившаяся, несчастная, в каких-то изодранных трико, висевших на коленках, и в этой дурацкой рубашке, надетой шиворот-навыворот. Я слишком легко тогда сдалась! Можно было поговорить с ней, попробовать достучаться до ее ожесточенного сердца… Увы, я этого не сделала. Мне хватало своих забот. А дети были слишком маленькими, чтобы что-то понимать.
– Я понимала, – проговорила Эля, ни на кого не глядя, вертя связку дверных ключей, которую Макар часто видел у нее в руках. – Я понимала, что она меня любит. И я тоже ее любила.
После ужина все постепенно разошлись. Эльвира Леоновна, сославшись на приступ начавшейся мигрени, попрощалась с Макаром первой и удалилась, нежно придерживаемая под локоть Эдуардом. За ними, немного выждав для приличия, ушла Лариса, безразлично улыбнувшись Илюшину на прощание. Эля, как показалось Макару,
Илюшин вспомнил о своем намерении понаблюдать за Леонидом и остался. Несколько минут они вели ничего не значащий разговор, затем Макар решил спросить о том, что его действительно интересовало.
– Я видел в ящике стола фотографию… – осторожно начал он. – Не знал, что ваша мама с сестрой так похожи.
Он пристально наблюдал за Шестаковым, но выражение красивого лица не изменилось. Леонид кивнул, вялым движением руки отбросил упавшую на глаза челку.
– Да, они близнецы. Смешно, но тетя Роза запомнилась мне невероятной красавицей, просто сказочной. А вот маму я так не воспринимал.
Он рассмеялся высоким смехом, покачал головой, будто удивляясь самому себе.
– И между прочим, нам, детям, они совсем не казались похожими. Нам с Ларкой всегда было странно, когда кто-то упоминал о сходстве мамы и тети. Мы даже просили Розу причесываться иначе – нам не хотелось, чтобы их путали.
– А где ваша тетя сейчас? – Вопрос Илюшина прозвучал невинно, как обычное любопытство.
– Она умерла, довольно давно. Несколько лет прожила в Израиле, и у нее диагностировали рак. Сгорела буквально за несколько месяцев.
– Сочувствую вашей маме, – очень серьезно сказал Макар.
– Для мамы тетя Роза стала отрезанным ломтем куда раньше – тогда, когда оставила ее одну с четырьмя детьми, а сама рванула за хорошей жизнью, – откликнулся Леонид. – Поэтому ее смерть, в общем, ничего особенно не изменила. Они после отъезда тетки почти не общались – так, отправляли друг другу письма на Новый год и дни рождения… И все. Была у нас тетя – да сплыла.
«Уезжал – жила по соседству красавица Роза Шестакова, приехал – нет красавицы!» – в который раз вспомнил Илюшин. – Занятно.
– Почему же ваша мама не уехала вместе с сестрой? – словно размышляя вслух, спросил он.
– Никогда не вдавался в такие подробности. – Леонид поднялся со стула с выражением плохо скрытой скуки на лице. – По-моему, мать и не думала никуда уезжать, а тете Розе хотелось новой жизни, хотелось бежать отсюда…
Он уже стоял у двери, когда Макар спросил в широкую спину:
– А вашу соседку вы помните? Ту, о которой сегодня рассказывала ваша мама?
– Таньку-то? Помню, хотя и смутно. Шалава и шалава. Нечего ее вспоминать.
Леонид приоткрыл дверь, загородив спиной проход, и Макару показалось, что по коридору метнулась чья-то тень. Он привстал, но Шестаков пожелал ему на прощание спокойной ночи и боком проскользнул в коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Илюшин остался один.
Допив чай, он уже собрался уходить, но тут взгляд его упал на поверхность разделочного стола возле раковины, и со смешанным чувством недоверия и радости Макар заметил связку ключей, забытых Элей. Брови его полезли вверх… Он вмиг очутился возле раковины, от души надеясь, что в ближайшее время девушка не вспомнит о потере, и опустил ключи в карман. Они оказались тяжелыми, и ему пришлось обернуть их носовым платком, чтобы ключи не позвякивали.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
