Призрак замка Гримуар. Рождественский детектив
Шрифт:
– Правильно, голубушка, правильно… – приобняла ее мадам Бриль.
Мари кивнула хозяину, который протягивал ей алый бархатный мешочек. Облаченный в темный фрак, он был похож на зловещего ворона. Мари вытянула из мешочка свернутую в шарик бумажку. Такими раньше стреляли мальчишки из плевательных палочек.
– На сцене на столике лежат листы с вашим текстом, Мари. Поищите. Ровно в девять действо начнется! – Зиггер потряс красным мешочком, перемешивая фанты, и протянул его Фаине.
– Ну что же, пора в Эльсинор! – сказала Мари.
Она смахнула с челки щекочущий кожу елочный дождик, пересекла залу и подошла к воображаемым подмосткам. И с удивлением подумала, что ее накрывает неуместной волной праздничной веселости. Казалось, сознание старается заглушить тревожные, глухие, будто пробивающиеся сквозь вату удары барабана – ощущение надвигающейся трагедии, и не в лад играет громкую веселую польку.
Она потерла виски, пытаясь рассеять наваждение.
У сцены уже стоял Феликс. Он был в шикарных светлых брюках шириною в Саргассово море и в белоснежной рубашке, небрежно расстегнутой на груди. На ногах у него были неизменные теплые носки с узорами и северными оленями. Он посвистывал сквозь зубы, время от времени нервно оглядывался и изредка притоптывал в такт музыке. В руках у него был карандаш. Он что-то царапал на листке бумаги.
– 2B or not 2B… – прочитала Мари, подойдя ближе.
Феликс довольно ухмыльнулся и пришпилил листок к своей рубашке.
– Современная интерпретация Гамлета? – поинтересовалась Мари, кивая на слоган.
К ним подошла Елена и стала искать свою роль в стопке бумаг.
– Да, – лениво протянул Феликс. – Надо же как-то оживлять это сонное царство! Да и Шекспир у нас сегодня в современной обработке.
Летчик хмыкнул.
– Мы в курсе… Это удивительно! – покачал он головой. – Герр Зиггер, наш ценитель древних ценностей, согласен менять незыблемое и нерушимое? Странно это, скажу я вам…
Елена взглянула на листок на груди у Феликса.
– Зачем вы присваиваете себе чужие реплики? Гамлет достался мне! – Она помахала перед его носом бумажкой с ролью.
– Во времена Шекспира женщин вообще не пускали на сцену, – сказал Феликс. – Прекрасный обычай, я считаю!
Мадам Бриль угрожающе повела бровью.
– Феликс, голубчик, не надо переоценивать силу моей любви к ближним и добродушную наружность…
Феликс стушевался.
– Ладно-ладно, да, я не Гамлет, – сказал он. – У меня сегодня исключительная роль, выход за рамки человеческого, так сказать… Я буду вестником рассвета. Мне нужно полностью проникнуться духом царства птиц и криком выражать всю гамму эмоций… – Он откинул со лба челку и приосанился. – Весьма концептуальная роль…
– Вы что, играете петуха? – усмехнулась Мари.
Феликс повел шеей.
– Да. Но я предпочту, чтобы меня называли шантеклером.
Фаина рассмеялась.
– Вы напрасно смеетесь. Петух – весьма почетная роль, – вмешался Ван Фу. – Все петухи на земле – потомки небесного петуха, птицы рассвета. Она – источник мужского начала вселенной, у нее три лапы, и гнездится эта птица на дереве фью-сань на самом краю земли…
Мари нашла листы со своей ролью, пролистала свеженапечатанные страницы и приподняла бровь.
– Вечер не перестает меня удивлять. Не знала, что хозяин так педантичен… – пробормотала она.
На листах были прописаны не только очередность ролей и распорядок действий. Около каждой реплики значилось время, когда ее следовало произносить, а также были обозначены паузы, во время которых играющий мог присесть за столик и отдохнуть.
– Очень удобно, – довольно сказала мадам Бриль, которая тоже листала свою роль. – У меня почти нет текста. Я буду наслаждаться ужином, пока другие будут скакать по сцене!
Она укуталась в шарф в позолоченных блестках и присела за длинный стол. Он был накрыт нарядной скатертью, которая струилась до самого пола, и Амадей со своего бархатного трона уже хитро поглядывал на пушистые кисточки на концах ткани.
– Голубчик, Ван Фу, плесните-ка мне шампанского! – сказала Фаина, хватая китайца за полы развевающегося халата.
Ван Фу склонил голову и наполнил ее бокал пенящейся жидкостью.
Хозяин подошел к роялю, столкнул Амадея со стула и присел сам, расправив полы своего фрака.
Кот обиженно мяукнул. Отойдя от хозяина на пару шагов, он распушил усы, прижал грудь и передние лапы к полу и оттопырил хвост. Затем резко распрямил свое крепкое тело, бросился на ногу хозяина и сомкнул зубы на выглядывающей между носком и штаниной голой щиколотке. Зиггер взвизгнул. Амадей расцепил зубы и опрометью кинулся к Мари. Он с разбегу заскочил к ней на руки, и его десятикилограммовая тушка больно приземлилась на ее недавно травмированное колено. Мари ойкнула и рассмеялась. Амадей свернулся клубком у нее на коленях и заурчал.
– Ну что, акт мести удался? – почесала она его за ухом.
Амадей довольно прищурил зеленые глаза.
На сцене уже стояли Штайнс и Женька, которые изображали офицеров.
Часы пробили девять.
Хозяин взмахнул рукой, будто дирижерской палочкой, и пьеса началась.
– Кто здесь? – хрипло спросил маклер, глядя в листок.
– Нет, сам ты кто, сначала отвечай, – громко откликнулся Женька, размахивая руками.
– Да здравствует король! – прочитал Штайнс с листа.
– Бернардо? – все так же громко спросил Женька, затем пошарил в полах своего длинного, расшитого узорами халата и вытащил оттуда сдобную булку.
– Он, – отозвался маклер.
Женька, смахнув со лба челочку, надкусил булку и широко улыбнулся.
Мишель и Анна с радостными воплями пронеслись мимо Мари.
Управляющий в роли Офелии, закутанный в кружевную парчу, с искусственными цветами на голове, глядел на всех грустными большими глазами и чувственно поигрывал бровями.
– Удивительно органичный образ, – шепнула Мари сидящей рядом мадам Бриль. – Чистое, невинное, простодушное дитя!
– Да-да… «Непорочен, как лед, и чист, как снег…», – процитировала та, обмахиваясь веером. – Во всех смыслах прекрасный мужчина.