Призрак
Шрифт:
Взяв его, он поспешно написал несколько строк.
– Отнеси это гражданину Дюма. Иди скорее, Симон. Эти восемьдесят голов должны пасть завтра. Дюма ускорит суд на один день. Я напишу Фукье-Тенвилю, общественному обвинителю. Мы встретимся у якобинцев вечером, Симон. Там мы обвиним и разоблачим сам Конвент. Там мы сплотим вокруг нас последних друзей Свободы и Франции.
Позади на некотором расстоянии раздались возгласы: "Да здравствует Республика!"
Глаза тирана мстительно сверкнули.
– Республика! Тьфу! Разве мы разрушали тысячелетний трон ради этих каналий!
Итак, суд и казнь были ускорены на один день. С помощью сверхчувственных существ, которые до сих пор направляли и поддерживали
XIII
Завтра! Однако уже наступают сумерки. Одна за другой на небе тихо разгораются звезды. Безмятежно текущая Сена посылает последний поцелуй догорающему дню, а в темной голубизне неба все еще мерцает шпиль собора Парижской богоматери.
У Заставы Трона мрачно темнеет гильотина. Поверните к этому старому зданию, что когда-то было церковью и монастырем доминиканцев, уже тогда называемых якобинцами. Теперь здесь клуб новых якобинцев. Здесь, в этом узком и длинном зале, некогда служившем библиотекой для мирных монахов, собираются поклонники святого Робеспьера. На двух громадных трибунах, возведенных в обоих концах зала, собрались самые ужасные отбросы общества, а большая часть аудитории представляет собой свирепых фурий гильотины (furies de guillotine). В центре зала бюро и кресло председателя. Это кресло было сохранено благочестивыми монахами как память о святом Фоме Аквинском! Над ним мрачно высится суровый бюст Брута. Железная лампа с двумя подсвечниками бросает на просторную комнату свой тусклый свет, в лучах которого хмурые лица собравшихся кажутся особенно суровыми и изможденными. С ораторской трибуны доносится гневный и пронзительный голос Робеспьера.
Тем временем в Комитете его врагов царит полный хаос, смятение и беспорядок. В нем не чувствуется ни настоящей решимости, ни настоящего мужества. Все в состоянии неопределенности. Улицы и дома полны слухов. Низко над землей проносятся ласточки, жмется друг к другу скотина. Все предвещает шторм. И в этот ранний час над всем этим ревом испуганных жизней в полном одиночестве в своей комнате стоял тот, на фоне звездной юности которого бесследно проносились облака сменяющих друг друга веков.
Все действия, которые могли быть подсказаны Занони человеческим разумом и мужеством, не принесли результатов. Подобные усилия обычно обречены на неудачу там, где разыгрываются сатурналии смерти и человеческая жизнь не имеет никакой цены. Только падение Робеспьера могло спасти его жертвы, но теперь оно запаздывало и могло послужить только мести.
Тогда последним отчаянным усилием Занони снова погрузился в тишину и одиночество, чтобы вызвать таинственных посредников между землею и небом, которые отказывались служить духу, связанному земными узами с судьбой простых смертных. В его страданиях, в упорном желании его сердца заключалось, может быть, могущество, которое он еще не использовал. Ибо кто же не ведает, что острота предельного страдания и горя разрывает и уничтожает крепчайшие оковы немощи, нерешительности, слабости и сомнения, которые замыкают души людей в темнице текущего часа? Кто же не знает, что из туч и бури часто внезапно слетает к нам Олимпийский, Зевесов орел, который может вознести нас в выси?
Призыв Занони был услышан, пелена чувств упала с его ясновидящего разума. Он всмотрелся и увидел... нет, не то существо, которое он вызывал, не сверкающее создание с ясной, спокойной улыбкой, его дорогого Адон-Аи, сына славы и звезды, но... дурное предзнаменование, мрачную химеру, беспощадного врага, адский взгляд которого был исполнен торжествующей ненависти. Призрак не удалялся более, не уползал во мрак, но возвышался перед ним во весь свой гигантский рост - его лицо, покрывала с которого не приподымала ни одна человеческая рука, было все еще скрыто, но фигура вырисовывалась более отчетливо и распространяла вокруг себя атмосферу ужаса, ярости и страха. Его дыхание, само его присутствие, словно айсберг, леденило воздух, как черная туча заполнил он комнату и затмил собой звезды, глядевшие в окно.
– И вот, - заговорил он, - я снова возвратился. Ты отнял у меня более скромную жертву, теперь попробуй освободить себя от моей власти. Твоя жизнь оставила тебя, чтобы жить в сердце смертной жертвы могильных червей. В этой жизни я буду неумолимо и безжалостно преследовать тебя. Ты снова вернулся к Порогу духовного мира, ты, чей путь пролегал по грани Бесконечности. И как домовой из сказки завладевает сознанием ребенка в темноте, так я теперь, о могучий, покоривший Смерть, завладеваю тобой. Теперь ты в моей власти.
– Раб! Назад в свои оковы, в свое рабство! Если ты явился на мой голос, который звал не тебя, то явился не для того, чтобы приказывать, а чтобы повиноваться. Ты, которому я обязан жизнями, более драгоценными, чем моя, ты обязан повиноваться душе, более могущественной, чем твоя злоба. И я приказываю тебе снова служить мне и повторить тайну, которая может спасти жизни, что ты обещал мне, с разрешения Творца Вселенной, удержать еще некоторое время на земле.
Страшный блеск глаз Призрака сделался еще сильнее, он выпрямился во весь свой исполинский рост, презрительная и беспощадная ненависть зазвучала в его голосе:
– Неужели ты надеялся, что мой дар может быть для тебя чем-нибудь иным, кроме проклятия? О, для тебя было бы счастьем оплакивать утраты, которые приносит сама благодетельная природа, если бы ты никогда не знал, какой ореол святости дарует красоте материнство, если бы ты никогда не испытал, склоняясь над твоим первенцем, сладость отчей любви! Они спасены, но для чего? Мать - для позорной насильственной смерти, для того, чтобы палач перерубил ее шею, которую ты столько раз целовал. Ребенок - твой первый и последний отпрыск, через которого ты надеялся основать расу, предназначенную слушать вместе с тобой гармонию небесных сфер и плыть рядом с твоим Адон-Аи по лазурным рекам радости, - ребенок спасен лишь для того, чтобы просуществовать несколько дней, как гриб в склепе, и умереть в мрачной темнице жертвою жестокости, забвения и голода. Ха, ха! Ты, который презирал смерть! Узнай, как умирают бессмертные, когда полюбят то, что смертно. Вот каковы мои дары, халдей. А теперь я овладеваю тобой, я окружаю тебя моим зловещим присутствием, теперь и всегда, до конца твоего длинного пути, мои глаза будут проникать в твой мозг, мои руки будут держать тебя, когда ты захочешь подняться.
– Нет, говорю я тебе, и еще раз повторяю, что ты должен отвечать, как раб господину. Моя наука изменила мне, это правда, но я знаю, что жизнь, о которой я вопрошаю, еще может быть вырвана из рук палача. Я вижу, ее будущее скрыто во мраке твоей тени, но ты не в состоянии изменить его. Ты можешь указать лекарство, но не можешь сделать ада. Я требую у тебя тайны, раскрытие которой для тебя пытка. Я без страха гляжу тебе в глаза. Душа, которая любит, имеет право на все. Отвратительный Призрак, я презираю тебя и требую повиновения.