Призрак
Шрифт:
– Восхитительно!
– воскликнула девушка.
– _Этот милый Робеспьер!_ - по его виду не скажешь, что он долго протянет!
– Тем более велико будет чудо, - сказала старуха.
– Мне всего лишь восемьдесят один год, и я не чувствую себя ни на один день старше, так как Катрин Тео обещала мне, что я буду одной из избранных!
Тут женщин потеснили вновь пришедшие, громко и оживленно переговаривавшиеся друг с другом.
– Да, - воскликнул крепкого вида мужчина, с голыми мускулистыми руками и в революционном колпаке, чье платье выдавало в нем мясника.
– Я пришел предостеречь Робеспьера! Они готовят ему западню; они предлагают ему переехать Национальный дворец. Нельзя быть другом народа и жить во дворце.
– Верно, - сказал сапожник.
– Мне он нравится больше
Опять прихлынула толпа, и рядом с Нико оказалась еще одна группа людей, которые разговаривали громче и оживленнее других.
– Однако мой план заключается в том...
– К черту _твой_ план. Говорю тебе, _мой_ замысел...
– Чепуха!
– кричал третий.
– Когда Робеспьер поймет _мой_ новый способ изготовления пороха, враги Франции будут...
– Ба! Кто боится внешних врагов?
– перебил его четвертый.
– Бояться нужно внутренних врагов. _Моя_ новая гильотина за один раз отрубает пятьдесят голов!
– А _моя_ новая Конституция!
– воскликнул пятый.
– _Моя_ новая Религия, гражданин!
– миролюбиво пробормотал шестой.
– Тихо, разрази вас гром!
– взревел один из охраны якобинцев.
Внезапно толпа расступилась, пропуская свирепого вида человека, в сюртуке, застегнутом до самого подбородка, с позвякивающей на боку шпагой и гремящими шпорами на сапогах. Его одутловатые красные щеки говорили о невоздержанности в еде и питье, а застывший мертвенный взгляд делал его похожим на хищного зверя. Внезапно притихшие, с побледневшими лицами люди расступились, давая дорогу беспощадному Анрио. Не успел этот железный человечек, этот суровый тиран прошествовать сквозь толпу, как она вновь заволновалась, охваченная возбуждением и почтительным страхом, когда в нее бесшумной тенью скользнул улыбающийся скромный гражданин, опрятно и просто одетый, со смиренно потупленным взглядом. Более мягкого и кроткого лица не мог бы себе представить даже певец безмятежных пасторалей, решивший изобразить Коридона или Тирсея. Почему же толпа отпрянула в ужасе и затаила дыхание? Подобно хорьку в своих подземных ходах, это тщедушное тело прокладывало себе путь среди более грубых и крупных существ, подававшихся назад и жавшихся друг к другу, когда он проходил мимо них. Один лишь мимолетный взгляд - и здоровенные якобинцы безропотно расступались и освобождали проход. Он держал путь в квартиру тирана, куда мы и последуем за ним.
VII
Робеспьер сидел, бессильно откинувшись в своем кресле. Его землистое лицо выглядело более усталым и изможденным, чем всегда. Он, которому Катрин Тео обещала вечную жизнь, напоминал человека на пороге смерти.
На столе перед ним стояло блюдо, заваленное апельсинами, сок которых, как считалось, был единственным средством, способным успокоить желчь, переполнявшую его организм. Рядом с ним старуха, одетая в дорогое платье (при прежнем _режиме_ она была _маркизой_), своими тонкими пальцами, украшенными драгоценными камнями, чистила для больного Дракона плоды из садов Гесперид. Прежде я уже говорил, что Робеспьер был кумиром женщин. Довольно странно, не правда ли? Но ведь они были француженки! Старая _маркиза_, как и Катрин Тео, называвшая его сыном, казалось, действительно любила его самоотверженной и благочестивой любовью матери. И, счищая кожуру, она осыпала его самыми нежными и ласковыми именами, вызывавшими жуткое подобие улыбки на его бескровных губах. Чуть поодаль, за другим столом, Пэйян и Кутон что-то быстро писали, время от времени отрываясь от работы и о чем-то советуясь шепотом.
Внезапно один из якобинцев открыл дверь и, приблизившись к Робеспьеру, прошептал ему на ухо имя Герена. При этом имени с больным произошла разительная перемена, как будто в самом звуке для него было обещание новой жизни.
– Мой добрый друг, - сказал он маркизе, - прости меня, но, к сожалению, сейчас не время отдаваться неге твоих ласковых забот. Меня требует Франция. На службе отечеству я всегда здоров!
Старая маркиза возвела очи к небу и прошептала: "Он просто ангел!"
Робеспьер сделал нетерпеливый жест рукой, и старуха, вздохнув, ласково похлопала его по бледной щеке, поцеловала в лоб и покорно удалилась. В следующую минуту улыбающийся, спокойный господин, которого мы уже имели честь описать ранее, стоял, согнувшись в глубоком поклоне, перед тираном. И Робеспьер с удовольствием приветствовал одного из самых хитроумных и тонких приверженцев своей власти - человека, на которого он полагался больше, чем на дубинки своих якобинцев, красноречие своих ораторов и штыки своих армий. Герен, наиболее известный из его соглядатаев, - вечно рыщущий, вынюхивающий, всеведающий и вездесущий шпион, - который проникал, подобно солнечному лучу, в любую щель или трещину и знал не только людские поступки, но и читал в сердцах!
– Итак, гражданин! Что скажешь о Тальене?
– Сегодня рано утром, в две минуты девятого, он вышел из дома.
– Так рано? Гмм!
– Он пошел по рю де Катр Фис, затем по рю де Тампль, рю де ла Реюньон, Марэ и рю Мартэн; ничего особенного, кроме разве что...
– Кроме чего?
– Он позволил себе удовольствие поторговаться у книжного лотка.
– Поторговаться у книжного лотка! Ага! Ну и шарлатан! Он прячет нутро интригана под плащом ученого! Прекрасно!
– Наконец, на улице Монмартрских могил, к нему подошел какой-то тип в голубом сюртуке (неизвестный). Оба они пошли дальше вместе, и через несколько минут к ним присоединился Лежандр.
– Лежандр! Подойди, Пэйян! Лежандр, ты слышишь?
– Я зашел во фруктовую лавку и нанял двух малышек, заплатив им за то, чтобы они поиграли в мяч недалеко от него. Они слышали, как Лежандр сказал: "Я считаю, что его власть теряет силу". На что Тальен ответил: "Как и он сам. Я не много дам за его жизнь". Не могу сказать определенно, гражданин, имели ли они в виду тебя!
– И я тоже, гражданин, - ответил Робеспьер со свирепой улыбкой, которая сменилась хмурой задумчивостью.
– Ха!
– воскликнул он.
– Я еще молод, я в самом расцвете сил. Я избегаю излишеств. Нет! Мой организм крепок - здоров и крепок. Что-нибудь еще о Тальене?
– Да. Женщина, которую он любит, - Тереза де Фонтенэ, она сидит в тюрьме - все еще продолжает писать ему, убеждая спасти ее, уничтожив тебя. Это подслушали мои люди. Его слуга передает послания узнице.
– Хорошо! Слугу должны схватить на улице. Царство Террора еще не закончено. С письмами, найденными при нем, и при их соответствующем содержании, я выкину Тальена с его скамьи в Конвенте.
Робеспьер встал и, в раздумье походив в течение нескольких минут по комнате, открыл дверь и позвал одного из стоявших за Ней якобинцев. Он отдал ему несколько приказаний по поводу наблюдения и ареста слуги Тальена, после чего снова бросился в кресло. Когда якобинец ушел, Герен прошептал:
– Это был гражданин Аристид?
– Да. Преданный товарищ. Ему бы только помыться и поменьше сквернословить.
– Разве не ты подставил его брата под нож "гильотины?
– Но ведь сам Аристид донес на него.
– И все же, небезопасно ли для тебя такое окружение?
– Да, ты прав.
– И, вынув записную книжку, Робеспьер что-то пометил в ней, опять спрятал ее в жилет и вновь обратился к Герену: - Что еще о Тальене?
– Больше ничего. Он вместе с Лежандром и неизвестным прошел до сада Эгалитэ, где они и расстались. Я проследовал за Тальеном до его дома. Но у меня есть еще и другие новости. Ты велел мне наблюдать за теми, кто присылает тебе письма с угрозами.
– Герен! Ты обнаружил их? Ты смог... тебе удалось...
При этом тиран сжимал кулаки и снова разжимал их, как будто он уже держал в руках жизнь этих писак. Его черты исказила судорожная гримаса, напоминающая начало эпилептического припадка, которым он был подвержен.
– Гражданин, думаю, я нашел одного из них. Ты должен знать, что одним из наиболее недовольных является художник Нико.
– Погоди, погоди!
– сказал Робеспьер, открывая рукописную книжицу в сафьяновом переплете (Робеспьер во всем, включая свои списки приговоренных к смерти, любил точность и аккуратность), и, найдя нужную страницу, вскричал: - Нико! Он есть в списке! Так, так: атеист, санкюлот (ненавижу нерях), друг Эбера! Ага! Рене Дюма осведомлен о его ранней карьере и преступлениях. Продолжай!