Призрак

Заварелли А.

Когда у меня есть эти вещи, больше ничего в мире не существует. Он всегда заставляет меня жаждать большего.

— Ты могла бы поздороваться, — говорит Франко у меня за спиной.

Я вздрагиваю от его присутствия, мне любопытно, как долго он там стоял. Наблюдая за мной, наблюдая за моим мужем.

— Почему бы тебе не присоединиться к нам, — предлагает он. — Кто-нибудь, кроме меня, должен увидеть его шахматные навыки.

Я колеблюсь, но Франко вводит меня внутрь, прежде чем я успеваю придумать какие-либо оправдания.

Когда Алексей видит меня, он бросает на меня любопытный взгляд.

Сегодня утром мне было скучно, поэтому я потратила кучу времени за наведением красоты на лице. Результатом стали сильно подведенные глаза и новый оттенок помады на губах.

— Ты выглядишь иначе, — замечает он.

Я смело сажусь на его стол и свешиваю ноги, встречаясь с ним взглядом.

— И тебе нравится.

Он улыбается, как и Франко. А потом они переключают свое внимание на игру, которая, кажется, никогда не закончится.

— Франко сказал мне, что у тебя есть какие-то сногсшибательные навыки игры в шахматы, — замечаю я.

Алексей отмахивается от этого замечания.

— Он всегда позволяет мне побеждать.

— Я никогда тебе ничего не позволял, — ворчит Франко.

— Ты можешь научить меня? — интересуюсь я.

Алексей, кажется, удивлен моей просьбой. Он тянется к моей икре и проводит пальцами по моей коже, щекоча и массируя ногу.

— Я не могу научить тебя, но ты можешь научиться.

— Что это значит?

— Просто смотри, Солнышко.

Так я и делаю. Но меня все время отвлекает от игры человек, который в нее играет. Его рука все еще на моей ноге, мои ноги теперь покоятся на его бедрах.

Алексей дарит заботливые и согревающие прикосновения. Но он всегда тверд в этих вопросах как непоколебимая скала. Он не принимает эти вещи ни от кого другого.

— А что насчет нее? — спрашиваю я его, указывая на треснувшую шахматную фигуру, лежащую на его столе. Ту, которую, как я знаю, не имеет абсолютно никакого отношения к этой игре, но ко всему, что связано с чем-то другим.

Он смотрит на фигуру, а затем снова на меня. Франко по-прежнему сосредоточен на игре, и я рада этому.

— Она с первого раза, когда я победил своего отца в игре, — говорит он мне. — Вернее, с того самого первого раза, когда я позволил себе сделать это.

Я нерешительно тянусь к ней, рассматривая ее между пальцами. Странно, что он хранил ее все эти годы. Но для него это важно.

— Почему? — интересуюсь я.

— Мама говорила, что я всегда должен позволять ему побеждать, — отвечает Алексей. — И я это делал. Пока он не сказал мне, что я не достойный противник.

— Она треснута, — замечаю я.

— Ага, — отвечает он.

Больше ничего не говорит, но это и есть ответ на мой вопрос. Отец Алексея был взбешен этим. И по какой-то причине ему это нравится. Я подозреваю, что Сергей всегда был не уверен в своем сыне. Но я также подозреваю, что это не имеет никакого

отношения к его слуху и всему, что связано с его умственными способностями.

Как и мне, Алексею пришлось приспосабливаться к миру, в котором он родился. И я не сомневаюсь, что он всегда самый умный человек в комнате. Просчитывает свои ходы, как на шахматной доске. Стоя спиной к стене, чтобы никогда не пропустить реплику в разговоре. Его взгляд всегда оценивал каждого, кто выплывал в поле его зрения. Он пытается казаться нормальным.

Но этот человек далек от нормального.

Он гений в комнате, заполненной пещерными людьми. Быстро приспосабливается и универсален во всем, чем бы не занимался. И все же он живет в трущобах со своими братьями — Ворами и такой женой, как я, чувствуя, что никогда не сможет приспособиться к этому миру. И, может быть, это эгоистично с моей стороны, но я надеюсь, что он никогда этого не сделает. Я надеюсь, он никогда не поймет, насколько лучше он мог бы стать, чем такие, как я.

Телефон Франко звонит, прерывая игру. Он говорит короткими и четкими фразами, кивая Алексею, прежде чем выйти на улицу.

— Как ты думаешь, как долго он будет отсутствовать? — интересуюсь я.

— Недостаточно долго для того, что у тебя на уме, — отвечает Алексей, придвигая свой стул ближе.

— Что ты имеешь в виду? — Парирую я. — Извращенец.

Я тянусь к его руке, лежащей на моем бедре. С пустым местом, зарезервированным для другой татуировки. Той, которую он еще не набил. Идея приходит мне в голову, когда я хватаю ручку с его стола. Та, которая, вероятно, откроет ему слишком много моих тайн. Но я все равно это делаю. И он мне это позволяет.

С нажимом на ручку я пишу свое имя на этом пустом участке его кожи. Том, на который, как мне кажется, я имею право заявить права.

— Когда ты выгравируешь мое имя на своей коже? — интересуюсь я.

— Скоро, — отвечает он. — Если ты этого хочешь.

У меня здесь есть возможность. Быть уязвимой. Или попытаться найти его уязвимое мсть.

Я не думала, что когда-нибудь смогу узнать это. Но я его чувствую.

— Мне бы этого хотелось, — говорю я ему.

Он обнимает меня и прижимается лицом к моему животу, осыпая его легкими поцелуями. Мои руки скользят по его волосам, взъерошивая их, прежде чем он притягивает мое лицо, чтобы поцеловать его.

— Лешка, — шепчу я ему в губы.

— Да, моя милая?

— Ты такой горячий.

Он улыбается мне.

— Не думаю, что когда-нибудь расскажу тебе, — продолжаю я. — Но ты горячий парень, и тебе стоило бы об этом знать.

Он хватает меня за подбородок, и его глаза отрываются от моего рта, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Солнышко, — искренне говорит он. — Ты меня пугаешь.

Я сглатываю, и он нежно целует меня.

— Я знаю, — говорю я ему. — Потому что ты меня тоже пугаешь.