Призраки дождя. Большая книга ужасов (сборник)
Шрифт:
Я упала в кресло. Великий Поэт прожил тяжелую жизнь, его не признавали, его не печатали, он работал дворником и сторожем, а потому о проклятом коммунистическом режиме мог говорить часами. Высокий, худой. За тяжелой оправой очков почти не видно лица. Движения скупые, но резкие. Лицо испещрено глубокими вертикальными морщинами. Из светлых выцветших глаз льется недовольство.
У Великого Поэта сегодня, оказывается, уже было одно выступление, и оно его раздосадовало. Ему не понравился перевод, ему не понравились поэты, с которыми он выступал, он пришел в ужас от той забегаловки, куда его завезли перекусить.
Великий Поэт плеснул мне и себе в стакан рома, достал сигару, устроился в кресле и начал вещать. Под его мерный голос я задремала. Когда он громко восклицал: «Лена! Вы послушайте!» – я кивала, поднимала стакан и тут же опускала его на подлокотник кресла. «Да, да», – выдавливала я из себя, снова погружаясь в дрему. Это был мучительно долгий разговор, сквозь который, как сквозь воду, ко мне пробивались мысли о вампире, о Луизе, которая должна прийти, о странном поведении Солидного Начальника – он как будто что-то выискивал, вынюхивал, что-то пытался разузнать. Может, его тоже попросили привезти в Москву вампира и он увидел во мне конкурента?
– Ах! Какой закат!
Этот возглас вывел меня из дремоты. Великий Поэт стоял на балконе. Это был хороший знак, можно уходить.
– Все-таки потрясающая страна! Место, где хочется жить и совсем не хочется работать.
– Вот они и не работают, – проворчала я, силой выдергивая себя из мягкого плена кресла. На улице сегодня было много людей, такое ощущение, что не работала вся страна.
– А зачем здесь работать, когда зарплата тринадцать долларов в месяц!
Я поползла на выход. Оказалась в коридоре, отомкнула ключом с тяжелым набалдашником свой номер. Краем глаза заметила, что дверь комнаты Солидного Начальника приоткрыта. Вошла к себе. Здесь снова стало слышно, как Великий Поэт клеймит режим Фиделя Кастро, ругает его за дружбу с Хрущевым, возлагает надежды на брата, Рауля Кастро…
У нас были не просто смежные номера, но и один балкон, разделенный тонкой перегородкой, и я отлично слышала все, что говорил мой сосед.
– Спокойной ночи, – буркнула я, уходя с балкона.
Закрывать дверь не хотелось – ночью могло быть жарко, но я все же захлопнула ее, еще и штору задернула, чтобы отгородиться от занудных правильных взрослых.
Все это я сделала, повернулась и замерла. В номере я побыла всего каких-нибудь полчаса перед тем, как убежать следом за Луизой, но и этого времени мне было достаточно, чтобы немного запомнить, что где лежит и что куда я положила. Конечно, особенного порядка я здесь не наводила – побросала вещи на кровать, что-то повесила в шкаф, косметичка осталась открытой, украшения рассыпаны по широкому подоконнику… Но десятым чувством я понимала, что в номере кто-то был. Он оставил следы на покрывале – на нем как будто лежали; он перебрал вещи в косметичке – просто рассыпавшись, они не могли так лечь; он тронул полотенца в ванной комнате – вмятины от пальцев выдавали его.
Кто сидел на моем стуле и подвинул его? Кто ел из моей миски и все съел? Кто спал на моей кровати и…
Шарф, взятый мной с покрывала, выскользнул из одеревенелых пальцев.
«Он запомнил… Он придет…» Уже пришел?
Под кроватью – пусто. За креслом – никого. В шкафу – тоже. Штора? На просвет – ни тени.
Я медленно села на кровать. Сна как не было. Ну, зачем, зачем я пошла к Великому Поэту слушать всю эту чушь про политику? Ко мне наверняка забегала Луиза. Она могла бы все объяснить. Она могла бы помочь.
Не знаю, сколько я так просидела. Вокруг поселились тишина и пустота. А за этой пустотой… за пустотой… Штора не шевельнулась. Она просто выпустила из себя сгусток черноты. Ломаная худая фигура на границе света и тени. Руками-ногами не двигает. Но сама каким-то немыслимым образом подбирается ко мне все ближе и ближе.
Его выдали глаза. Красные, светящиеся внутренним светом. Тогда я поняла, что давно не сижу на кровати, а лежу, накрывшись одеялом и, кажется, на мне пижама.
Я вскочила, шарахнув ладонью по лампе. Она не должна была зажечься, об этом нас предупреждают все фильмы ужасов, но кубинская была человечнее. Свет резче обозначил тени, мгла выдавила из себя черную фигуру. Он был голый и очень сильно скособоченный. Стоял, скукожившись, словно его кто-то ударил в живот. Голову сильно задрал, чтобы из сложенного состояния хорошо видеть меня, сверлить своими сумасшедшими глазами. Сухая кожа лица натягивалась от старательного оскала. Из горла доносился глуховатый клекот.
Рука соскочила с подставки лампы, брякнули потревоженные спички.
– Не приближайся! – прошипела я, зажимая коробок. – Хуже будет.
Вампир еще сильнее запрокинул голову. Клекот стал надсаднее. Хуже было уже некуда.
– Иди отсюда! Потом придешь!
Я подняла коробок над головой и резко дернула лоточек. Спички высыпались на голову, разлетелись по полу.
Вампир прыгнул. Руки тянулись ко мне, но на пути у него оказались спички. Упырь врезался в невидимую стену, рухнул коленями на пол. Корявые пальцы стали быстро пересчитывать внезапное препятствие, а красные глаза продолжали коситься на меня. На губе повисла слюна. Клекот перешел в хрип.
Деревянные палочки сталкивались с легким шуршанием.
Дверь далеко. Мне мимо вурдалака не пробежать. Он быстрее. Перехватит.
Остается балкон.
Я на секунду отвела глаза от вурдалака, готовая к тому, что, когда повернусь, он будет стоять вплотную ко мне. Нет, все так же занят собирательством. Молодец какой! А у меня пока есть время подумать.
Балкон! Мое спасение! Вампиры не умеют ходить сквозь стены и стекла.
Отбежала к балкону, дернула ручку.
По закону всё тех же фильмов ужасов, которые я не люблю смотреть, но время от времени они все же попадаются мне на глаза, дверь сейчас заклинит, перекосит, ручка сломается.
Ничего этого снова не произошло. Балконная дверь послушно открылась, чтобы тут же захлопнуться за мной. Я еще и плечом налегла, чтобы никакая сила, никакая…
Над ухом зло клацнули зубы. Ноги отказались мне служить, и я съехала по стеклу вниз.
Вампир стоял надо мной. Нас разделяло стекло. Хрупкое. Ненадежное.
Упырь сделал шаг назад, медленно поднял обе руки над своей уродливой головой и тяжело опустил их на стекло. Дверь дрогнула, стекло зазвенело.
Взгляд мой заметался по изящному бортику, по пустым углам. Десятый этаж! Десятый этаж! Мама!
Второй удар вурдалак направил на деревянный каркас двери. Послышался подозрительный треск.
Выбора не было. В следующий раз не будет мучить меня лекцией о внешней политике России.
Я залезла на перила, шагнула к балке, разделяющей наши с Великим Поэтом балконы. От страха все делалось легко и просто. На высоте десятого этажа я балансировала на бортике, переползая разделяющую нас загородку. Кажется, нога срывалась, кажется, вспотевшие ладони скользили.
Балкон Великого Поэта был открыт. Конечно, ему же никто не мешал спать своими разглагольствованиями. Я ворвалась к нему в номер и захлопнула дверь.