Призраки из прошлого и другие ужасные истории
Шрифт:
– Это, Сонь, гость наш. Сын моей племянницы.
– Из Безруково? – с воодушевлением спрашивает Сонька.
– Из какого Безруково? Из Москвы!
– А-а, – разочарованно тянет она, – из Москвы… А там что, все такие тюлени?
– Ты давай поменьше болтай да ужин готовь. Не можем же мы одним чаем гостя потчевать.
– А че он приперся-то? – спрашивает Сонька так, как будто бы меня здесь нет. – И надолго? И вообще, он что ли в школе не учится? Сейчас же учебный год!
Все это она строчит на одном дыхании, как пулемет, и до меня даже не сразу доходит, что она говорит. А когда наконец-то доходит, я отвечаю:
– У нас каникулы.
– Чего-о? Вот ничего себе, все учатся, а у них каникулы! Ну во-о-ще!
Сонька еще что-то пищит, чем-то возмущается, но мне не до нее: в верхнюю челюсть вдруг словно впиваются раскаленные щипцы.
– Что случилось? – встревожился дядя Миша.
– Зуб…
Сонька и дядя Миша замолкают, и я вижу, как они растерянно переглядываются. Меня берет зло: да что они, не знают, что делать в таких случаях, что ли?
– Есть тут у вас стоматолог? – мычу я.
Дядя Миша беспомощно разводит руками:
– Так нет его в Благодатном. Только в Безруково, а до него пять километров топать. Оно, конечно, и пешком не расстояние, но врач-то принимает только с утра. Да и то сразу к нему не попадешь.
Его слова доносятся до меня издалека: в зубе что-то дергает, торкает, отдается в голове.
– Система такая, Петька, – объясняет дядя Миша. – Чтобы попасть к стоматологу, нужно обследования у терапевта пройти, флюорографию сделать, и если у тебя не обнаружат туберкулез, вот тогда и к стоматологу талончик дадут.
– А если обнаружат? – мычу я.
– Да ты что, Петька, неграмотный? Туберкулез обнаружат – прямым ходом в тубдиспансер отправят. Там заодно и зуб подремонтируют. Чтоб человек-то не мучился. Ну что, легче стало?
– Таблетку хоть какую-то дайте, что ли… – продолжаю мычать я. – Анальгин, например…
– Так кончился он, за ним тоже в райцентр бежать надо! Но аптека там все равно закрыта!
И тут я замечаю, что эта противная Сонька делает какие-то знаки дяде Мише, а тот отрицательно качает головой. Тогда Сонька сердито машет рукой и говорит:
– Пошли!
Я молча одеваюсь и вслед за чучелом выхожу на улицу.
Глава 8
Мы идем в кромешной темноте очень быстро. Точнее, быстро идет Сонька. В руках у нее фонарь, я же заметно отстаю от нее, потому что там, где я иду, света от фонаря нет. А еще и потому, что чучело это несется, как ракета, ну как за ней угнаться? А еще и потому, что, если честно, за сегодняшний день я просто вымотался. А она останавливается время от времени и шипит, как змея:
– Свалился на мою голову! Бегай теперь с тобой по всему поселку. И чего тебе дома в Москве не сидится?
Я не знаю, сколько мы идем: десять минут или два часа – из-за этого зуба совсем потерял счет времени, пока, наконец, не останавливаемся возле скособоченной, вросшей в землю избушки. Сонька стучит в окно.
– Открыто! – доносится старческий голос, и от этого голоса в голове будто бы опять взрываются крошечные бомбочки. Пых-пых-пых!!!
Пройдя через темные сени, оказываемся в большой неуютной комнате. За столом, скрючившись, сидит усохшая бабулька и размачивает в чае сухарь. Теперь уже я не знаю, что меня больше беспокоит – зуб или взрывы бомбочек в голове, от которых она, кажется, вот-вот лопнет.
Словно во сне, слышу голос Соньки:
– Баба Груня, помочь надо. Человек зубом мается.
– Вижу, – не глядя на меня, отзывается та и, вынув из стакана, подносит сухарь ко рту. – Садись, голубь ясный. – Я опускаюсь на стоящий рядом сундук. – Откель будешь-то?
– Из Москвы, баба Грунь, – отзывается Сонька. – Зуб у него болит.
– Конечно, болит, – соглашается баба Груня. – Ладно, потом допью.
Она выходит из-за стола и, скрючившись, направляется ко мне. И чем ближе подходит, тем сильнее кружится голова, в которой продолжают взрываться все те же бомбочки – пых, пых, пых! Я поднимаю глаза, встречаюсь с бабой Груней взглядом, и воображение на мгновенье переносит меня в кошмарный сон, который преследует меня по ночам с самого детства.
– Баба Груня! – будто сквозь толстый слой воды, слышу я взволнованный голос Соньки. – А че это он такой белый! Посмотрите на него!
– Вижу… – это уже баба Груня. – Счас пройдет. Найду только кое-что. Где же она? Запамятовала, ей-богу! Ведь намедни же ей рожу Петровне выводила! – Словно в тумане, вижу, как заходит она за печку и появляется оттуда радостная, держа в руках замызганную красную тряпицу. – Вот она, родимая! Ну, все! Теперь, голубь ясный, считай, что зубной боли будто и не бывало!
Подходит ко мне и, смачно плюнув на середину тряпки, быстро прикладывает ее к моей щеке. В другое время я бы дернулся от такого «лекарства», но сейчас мне абсолютно все равно. Лишь бы помогло.
– Болеть будет до тех пор, пока не войдешь в калитку Мишки. Ну, Михаила, то бишь. Как только переступишь невидимую черту, все как рукой снимет, – говорит баба Груня. – И еще… – Она смотрит на меня таким странным взглядом, что я на несколько секунд перестаю чувствовать и боль в зубе, и разрывающиеся бомбочки в голове. – Серебряная гора… Не вздумай подниматься на Серебряную гору! – приказывает она, и мне почему-то кажется, что ей известно то, что мне еще только предстоит узнать. – Ну все, можно идти!
Мы выходим с Сонькой на улицу – бомбочки в голове уже не разрываются, а вот зуб болит по-прежнему. Сонька продолжает нудить, что я своим появлением испортил ей весь вечер, а может, и всю ее жизнь. Что она должна что-то репетировать с девчонками, а вместо этого ей пришлось вести меня чуть ли не через весь поселок к бабе Груне.
И вдруг в одно мгновенье боль исчезает, и я вижу крыльцо, приветливо распахнутую дверь, из которой выглядывает дядя Миша. Оборачиваюсь, а позади калитка. Все в точности так, как сказала баба Груня.