Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул
Шрифт:
— Подкупили владелицу. Если бы вы знали, что это за клоака! Изнанка экономического чуда. В основном этими пунктами пользуются любители «клубнички». Объявление в шпрингеровской газете «Бильд-Цайтунг» или подобном издании: «Молодая женщина, способная удовлетворить все вкусы, ищет знакомство со щедрым господином. Письмо адресовать агентству такому-то, пароль — «Маркиз де Сад». Ну, и пишут ей разные щедрые господа, какие у них специальные вкусы и сколько они согласны платить за их удовлетворение… Но это еще не самое худшее. Матери предлагают малолетних дочерей, мужья отдают напрокат жен… После моего репортажа три самых грязных агентства прикрыли, но остальные стали тем временем еще грязнее…
Чувствовалось, что Фредди совсем не хочется рассказывать, думал он совсем о другом. Но надо было чем-то заполнить ожидание…
Мун осматривал книжные полки. Книг было много. Судя по истрепанным переплетам, то были не редакционные книги, а из личной библиотеки Мэнкупа. Гёте, Шоу, Маркс. Много философов. Мун взял в руки томик гётевских стихов.
— О чем вы думаете? — спросил Фредди.
— Все о том же. О стихотворении, которое в совокупности с последней записью Мэнкупа дало нам самое веское доказательство против Баллина.
Дейли вспомнил рассказ квартирной хозяйки о последнем неожиданном визите Мэнкупа, когда тот долго ждал Баллина и якобы дописывал какую-то статью, — в действительности отпечатал гётевское стихотворение. Теперь прояснилась и сравнительно безобидная роль, отведенная Баллину в «детективной игре»: первым войти в кабинет и оповестить других о смерти Мэнкупа. Раскрытие секрета игры снимало подозрение со всех, кроме него. Он единственный мог действительно убить Мэнкупа — именно потому, что вошел первым. Сейчас все казалось возможным, даже то, что Мэнкуп предвидел бесконечно тонкий психологический нюанс: увидев труп, Баллин останется абсолютно хладнокровным. Поэтому, в отличие от других, первым услышит шум в дальнем конце коридора, поспешит освободить запертых детективов и, значит, оставит на задвижке отпечатки пальцев. Предусмотренная правилами игры обязанность Баллина войти первым и снять перчатки с рук мертвого Мэнкупа в сочетании с задвижкой и стихами Гёте являлась основной пружиной капканного механизма. Но главным был все-таки Гёте.
— Одна ошибка на несколько строчек, а какая на ней колоссальная нагрузка! — резюмировал Дейли результат своих размышлений. — Это, пожалуй, из всех ходов Мэнкупа самый гениальный.
— Гениальный? — Мун вздохнул. — Возможно. Но и самый трудный. Я представляю себе, как он сидит за баллинской машинкой и медлит… Коверкать Гёте? Рука не поднимается. Может быть, и смешно, но для меня именно в этом одна из черточек Мэнкупа, каким я его вижу. А может быть, просто сфантазировал. — Мун собирался положить томик на место, но, услышав телефонный звонок, бросил на диван. — Вы, Енсен? — Он приник к телефону. — Почему так долго?
Оказалось, что Енсен, получив от «Сириуса» нужную справку, съездил сам в корреспондентское агентство. У владельца сохранился список, согласно которому он должен был отправлять по почте в точно указанные числа восемь заготовленных писем. Шесть — Баллину, два — Мэнкупу. Второе адресованное Мэнкупу письмо предписывалось сдать на почте вечером того дня, который впоследствии оказался последним в его жизни. Таким образом, оно уже после его смерти должно было попасть в руки Муна и Дейли. В этом последнем обстоятельстве не трудно было отгадать точнейший расчет.
Владелец почтового агентства, к счастью, запомнил внешность необычного заказчика. Судя по его описанию, это был Магнус Мэнкуп.
Мун положил трубку бесконечно усталым движением человека, поставившего последнюю точку под многолетним трудом.
— Помните ключик, который выпал из кармана Мэнкупа, когда его переносили на диван? — сказал он после долгого молчания.
— Я еще пытался завести им часы в холле, когда они остановились, — отозвался Дейли. — И шутил при этом, что ими открывается секретный ларец, где припрятана дюжина новых сюрпризов.
— Это ключ, выданный абоненту почтового ящика 1567. А нужен он был Мэнкупу, чтобы получить ответ Баллина и вместе с ним полное подтверждение своих подозрений. — Мун сочувственно посмотрел на Фредди. — Вы все еще не освоились с этой мыслью? Я тоже. У меня есть предложение: почитаем дневник Мэнкупа. На этот раз не с конца, а с начала.
Записи годичной давности. С предельной скупостью отраженная личная жизнь и мысли, мысли… Между ними почти полностью терялись разделенные когда днями, когда неделями строки:
«Прочел вторично книгу Дитера «Заговор генералов», на этот раз куда внимательнее, чем раньше. За это время я ознакомился абсолютно со всей литературой о попытке устранить Гитлера и последовавшей за ней кровавой расплате. В книге Дитера есть детали, которые не упоминает ни один автор. Временами создается впечатление, будто пишет очевидец расправы.
Говорил по этому поводу с Дитером. Он объяснил, что узнал эти подробности от американского врача, работавшего в Ландебергской тюрьме, где содержались военные преступники, подсудимые Нюрнбергского процесса. Врач узнал их в свою очередь от заключенного гестаповца, который не фигурировал в материалах процесса, так как умер до того вследствие отравления. Дитер назвал фамилию врача. Имя гестаповца ему самому неизвестно».
«Ездил в Мюнхен, визит к профессору Литке, почти никаких надежд. Встретился с заместителем Гелена В., дружившим с Грундегом, просил его навести справки».
«Вторичная встреча с В. Американский врач с упомянутой Дитером фамилией никогда не состоял при тюрьме, где содержались участники Нюрнбергского процесса».
«Опять Мюнхен. Профессор Литке настроен на этот раз еще более пессимистично. Всему приходит конец, в том числе и жизни. Два часа разговаривал с В. о смерти Грундега. Он пришел к такому же заключению, как я, но предпринять ничего не может или не хочет, замешаны слишком влиятельные лица».
«Сегодня я понял — в наших условиях существует лишь один фактический путь вершить правосудие. Хотя он и неприемлем для организованных борцов, к которым я причисляю себя, отчаявшемуся одиночке он покажется единственно правильным. И не мне осуждать его. Такова идея произведения, над которым сейчас работаю. Это будет нечто вроде политического детектива. Недаром некоторые люди с сожалением утверждают, что под могильным камнем моей публицистики лежит безвременно погибший талантливый автор уголовных романов».