Призраки Припяти
Шрифт:
— Ну, здравствуй, полковник Назур, — сказал я тихо. Меня подвели и поставили рядом с барским стулом. Грузная фигура полковника вяло растеклась по стулу, и он смотрел куда-то в сторону. Шура придерживал мня за плечи и не скажу, что эта опора была лишней. Они перестраховывались, боялись меня, видимо наслушались баек про Нелюдя и Чернобыльца. Что же, бывает.
Назур медленно перевел на меня свой тусклый взгляд. Да, он совсем опух от богатой жизни, — подумал я вскользь. — Ишь как щеки обвисли, как пузо выпятилось. А всего лет восемь назад был подтянутым
Назур словно не замечал меня. Он задумчиво провел широкой ладонью по груди, нежно оглаживая себя, потом потянулся и, взяв со стола бокал с вином, сделал глоток.
— Это не вино, — сказал он глубоким, глухим голосом. — Это кровь. Если бы я мог выпить кровь Христа, я был бы счастлив.
У меня волосы на затылке зашевелились от таких слов, а Назур, тем временем, вытер тыльной стороной ладони напиток с губ, и мне стало видно, что на его коже остался бледный, бурый след.
— Ты помутился рассудком, Назур, от своих алчных желаний, — сказал я слегка севшим голосом.
— Вспомнил ты меня, Димка, — полковник внезапно уставился взглядом мне в лицо. — А я думал, не припомнишь. Сколько раз ты уходил из моих рук! Если бы эта дурацкая фотография досталась мне десять лет назад! Ты был бы уже давно мертв, и всем было бы хорошо!
— Чушь несешь! — фыркнул я.
— Моя оплошность, что я принял тебя за сынка Макара! — взревел внезапно Назур. — Молод я был тогда, горяч, не смотрел на мусор у себя под ногами. А мог бы уже тогда растоптать! Раздавить! А ведь донесли мне потом, что приемный сын был у мужика…
Назур внезапно сбавил тон и сказал уже спокойно:
— Ну, я с ним поквитался потом, да лет столько минуло, он так и не признался, куда тебя дел. Кричал все, что ты умер от воспаления легких какой-то зимой. Господи, решил бы я тогда проверить, и проблема давно была бы уже решена.
— Ты и вправду считаешь, что у этой проблемы существует решение? — я приглушенно засмеялся, глядя на хмурое выражение его лица. — Если ты придерживаешься такого мнения, то ты еще и дурак, Назур!
— Не своевольничай, паршивец! — Шура ткнул меня в бок, благо в здоровый.
— Не надо, Шура, — осадил своего защитника Назур. — Он еще все узнает и о себе и о нас. И многое нам расскажет. Я тебе его отдам чуть позже, и ты все для меня вызнаешь!
— Да нет никакого оружия, дурья твоя башка! И не было! — продолжал веселиться я. И вот тут Назур не выдержал:
— Будь добр, Шура, угомони нашего друга, а то он мою девочку разбудит. Зачем ей лишние стрессы?
Шура с готовностью ударил меня в солнечное сплетение. Я согнулся пополам, пытаясь вздохнуть, мысли помутились.
— И впредь, — назидательно сказал полковник, — говори со мной тихо и спокойно. — Жить тебе осталось совсем не долго, так что не трать понапрасну эмоции и чужое время. Я слышу и понимаю каждое твое слово. Я прекрасно знаю, чего ты добиваешься. Чего может добиваться крыса, ныкавшаяся всю жизнь по чужим норам? Ты живешь не своей жизнью. Ты набрал уйму долгов. Твоя жизнь оплачена кровью, залита ею до самой шеи…
Назур снова пригубил свой дьявольский бокал.
— Выпивая кровь своего врага, мы становимся сильнее, — озвучил он видимо свои мысли. — Что же, Дима Нелюдь, пришла пора платить по всем счетам. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как очистить Припять от призраков и тогда я убью тебя быстро и… по возможности безболезненно…
— Папуля, что стряслось? — из шатра вышла заспанная девушка. Ноги у меня подкосились, и я непременно бы упал, не держи меня Шура. Медленно, щурясь в ярком свете костров, к столу подошла Вовка, взяла со стола гроздь винограда и, сунув ягоду в рот, уставилась на меня. Ее лицо закаменело. Руки слегка задрожали, веточка черных ягод упала на траву к ее ногам.
Рыжие волосы со сна растрепались по плечам. Она была вся такая чудесная, в розовом спортивном костюмчике, с золотыми сережками в ушках и колечками на пальцах. Ухоженная и домашняя. Обретшая спокойную и размеренную жизнь.
Папа?
Боже! За что же мне это?
Я хотел ее спросить, что она здесь делает, но я молчал.
Я хотел спросить, куда она дела данные мною деньги, но я молчал.
Я хотел спросить, почему она предпочла всем врага, убившего всю мою семью, но я молчал.
Я хотел спросить, как так вышло, что она зовет отцом совершенно чужого человека, но я молчал.
У меня не было слов, чтобы сказать все это. У меня не было мыслей. У меня не было языка. Моя жизнь была расколота на сотни тысяч осколков. У меня ничего не осталось. Все добро, которое я творил, было ни чем по сравнению с тем, что я сделал для Вовки. С тем, что я думал, что сделал…
А оказалось, все не так. Вот они, мечты об учебе, о том, чтобы уехать из проклятого приведениями и людьми края. Она по-прежнему здесь…
— Я поймал Вора, — отвечая на вопрос приемной дочери, заговорил Назур, — который прикарманил и считает своей собственностью нечто ценное, что способно спасти тысячи жизней. Он лишил всех этих людей, — полковник повел рукой вокруг, указывая на свою охрану, — счастливой жизни. И не только их. Многих, многих других. Иди спать, доченька, все будет хорошо.
— Вора? — тихо переспросила Вовка и на глаза ее навернулись слезы, я видел, как они заблестели влагой в свете костров. — Это же Дима!
Да, Дима! — хотел крикнуть я. Мне столько всего ей хотелось сказать, в столиком обвинить. Потому я не открыл рта.
— Лесичка, ты знаешь его, — сказал мягко Назур. — Понимаю, вы росли вместе, но жизнь корежит людей, а он был гнилым с самого начала. Он нехороший человек, Лесичка. Он украл у простых людей счастье лишь для того, чтобы прославиться. Разве после этого он заслуживает пощады или жалости? Но ты не волнуйся за этого подонка. Я знаю, что он твой названый брат, я знаю, как вы дружили в детстве. Потому я не причиню ему вреда. Пусть только расскажет, где спрятал украденное и я отпущу его. Пусть идет, если совесть ему позволит. А ты отправляйся спать, доченька, не волнуйся.