Призраки прошлого
Шрифт:
— Олег, я ищу тебя, — в двери стоял запыхавшийся Лифшиц. — Быстро переодевайся, сейчас будем снимать сцену с Миланой и Мельгуновым.
— Юра, иди в жопу, — спокойно произнёс я. — Я устал, понимаешь? Очень устал. Зверски.
Лифшиц вышел и через пять минут вернулся, поставив около меня пластиковый стаканчик с кофе.
— Выпей и пошли. Не расклеивайся, Олег. Все в порядке, — дружелюбно произнёс он, и заискивающе добавил: — Ты очень нужен.
Он привёл меня в павильон — внушающую трепет шикарным интерьером гостиную, две стены которой заполняли стеллажи красного резного дерева с книгами.
Напротив Верхоланцева я увидел Милану, на душе сразу полегчало, хотя её иссиня-чёрные волосы подчёркивали сильную бледность и лихорадочный блеск глаз, а из-под длинных рукавов блузки плотного, бордового шелка виднелись туго перебинтованные запястья, так ярко напомнившие, что я мог потерять её навсегда.
— Олег, присоединяйся! — радостно воскликнула она, увидев меня.
Осторожно поцеловав ей руку, я присел на диван. Верхоланцев оторвался от сценария, обвёл нас глазами и сердито буркнул:
— Где этот …удак хренов? Сколько мы будем ещё ждать? Твою мать! Ладно, давайте по ролям быстро пробежимся.
— Дмитрий Сергеевич, дорогой, неужели без меня начали? — послышался манерный голос.
Верхоланцев скривился и хмуро бросил:
— Садись, Игорь Евгеньевич, будем сцену разбирать.
— Зачем? Я и так наизусть знаю, и сыграть могу прямо сейчас! Ко мне пришло вдохновение! — воскликнул Мельгунов, взмахнув руками, как крыльями, словно пытался взлететь. — Готов отыграть таких сцен за все пропущенные дни. Наверстать упущенное, как говорится.
— Не все такие гениальные, как ты, — пробурчал главреж. — Можешь посидеть?
— Охотно! — воскликнул Мельгунов, и вспорхнул на стул, угодливо подставленный одним из его охранников.
Верхоланцев, не обращая внимания на эскапады Мельгунова, начал объяснять нам с Миланой сцену:
— Олег, главное, ты должен внутри кипеть от возмущения, но на лице лишь отголоски. Этот человек отнял у тебя женщину, которую ты любишь больше жизни, но внутреннее благородство не позволяет тебе убить его. Но затем происходит взрыв, накал доходит до предела, выхватываешь револьвер и стреляешь. Милана, в последнюю секунду встаёшь между ними. Понятно?
Я кивнул, краем глаза заметив, как Мельгунов зевнул, прикрывая ладошкой рот. Вытащив из кармана изящную пилочку, стал обрабатывать себе ногти. Мне безумно захотелось пристрелить его прямо сейчас, не дожидаясь начала съёмки.
Мы разыграли в лицах, Верхоланцев поправлял меня, но сильно не придирался. Мельгунов, закончив маникюр, достал из кармана зеркальце и стал внимательно рассматривать свою физиономию, что-то напевая себе под нос.
— Ладно, теперь начнём репетицию в павильоне, — сказал Верхоланцев, наконец. — Игорь Евгеньевич, ты будешь подыгрывать или как? — поинтересовался он.
Мельгунов спрятал зеркальце, сделав вид, что задумался и снисходительно ответил:
— Ну ладно, давайте сразу на камеру репетировать. Чего время терять? У меня ещё дела есть, — важно добавил он.
Дела у него, сволочь, а у остальных не дела, а так, погулять вышли. Верхоланцев подёргал себя за усы, видимо, пытаясь остановить поток матерных ругательств, непроизвольно рвавшихся наружу, и хмуро бросил:
— Хорошо, переодевайтесь, и начнём сразу на камеру. Кирилл, как у тебя?
Кирилл сморщил лоб, подошёл ближе и пробормотал:
— Дмитрий Сергеевич, свет — говно.
— Да знаю я, — взорвался Верхоланцев. — Как получится, так получится. Плевать.
Я шёл по коридору от мамы Гали с нарастающим чувством дискомфорта, то ли из-за того, что придётся вновь работать вместе с Мельгуновым, то ли по какой-то другой причине. Я пытался уцепиться за мысль, но она ускользала, как маленькая паутинка в глазу. Лёгкий порыв ветра пробежал по руке, мелькнул знакомый силуэт, я ускорил шаг, свернул за угол. Никого. Я вошёл в студию, увидев суетящихся техников и раздражённого, взлохмаченного Кирилла, который обходил камеры, бормоча себе под нос. Я плюхнулся на диван, открыл сценарий, ещё раз прокручивая в голове сцену. Вошла Милана, одетая в ярко-алое, обтягивающее платье, ободряюще улыбнулась мне.
— Ну что же, давайте начинать, — скомандовал Верхоланцев, оглядывая гостиную. — Олег, приготовься. Револьвер тебе дали?
Я кивнул, распахнув пиджак, продемонстрировал кобуру. Верхоланцев вздохнул и сделал отмашку рукой. Я уселся на диван перед столиком, бездумно листая книгу. Дверь распахнулась, влетел Мельгунов. Увидев меня, он скривился и манерно продекламировал:
— Франко, как ты посмел явиться сюда?!
Я медленно подошёл к камину, повертел в руках безделушки, выставленные на полке.
— Винченто, не ты меня пригласил, а дон Марчиано.
— Я знаю, зачем ты пришёл. Испортить нам настроение своим присутствием. Ты по-прежнему пытаешься вернуть Изабеллу, но ты никогда её не получишь! И знаешь почему?
Я бросил на него снисходительный взгляд. Мельгунов очень сильно переигрывал, произносил слова в соответствие с ролью, но эмоции вкладывал личные, откровенно выказывал неприязнь, даже ненависть ко мне, хотел унизить, отомстить за уязвлённое самолюбие.
— И почему? — спросил я, с комфортом устроившись на диване, положив ногу на ногу.
— Изабелла ушла ко мне, не потому что разлюбила тебя! Потому что я — величайший пианист в мире, а ты — ничтожество, преступник, который остаётся на свободе, благодаря лишь высоким покровителям.
Мельгунов откровенно любовался собой, а выглядел удивительно комично, в оплывшем лице торчали, будто в сдобном тесте, глаза, круглые и плоские, как пуговицы, лишённые жизненного блеска. Вошла Милана, остановилась, изучая нас.
— Винченто, строишь из себя звезду, а сам нищий, как церковная крыса. Женщине нужны драгоценности, красивые платья, меха, дорогие машины. А что ты можешь дать, кроме своего тщеславия? — произнёс я с насмешкой, отметив с удовольствием, как вытянулось лицо Мельгунова. Видно, он пропускал чужие реплики, упиваясь собственной значимостью.