Призраки прошлого
Шрифт:
Показалось даже, что он упадёт сейчас на колени, начнёт молить о пощаде. Руки чесались дать Лифшицу в морду. Сволочи, даже не позвонили, не сказали, что я не подхожу. Извинились бы, черт возьми. Обычный человек для них хуже таракана. Мерзавцы. Я отвернулся, стараясь унять раздражение. А чего я хотел? Что меня встретят, как звезду? Потому что ношу вещи сорок восьмого размера?
Постукивая на стыках рельсов, подошёл трамвай. Я сделал шаг к двери, как вдруг кто-то схватил меня за рукав.
– Олег! Куда же вы пропали!
Я резко обернулся, Лифшиц уже стоял рядом с таким выражением лица,
– Я никуда не пропадал, – ответил я холодно. – Все время здесь, в городе.
– Мы вас ищем везде!
– А почему не позвонили? – удивился я. – Телефон потеряли?
– Наверно, я неправильно записал ваш номер, – пробормотал Лифшиц растерянно. – Никто трубку не брал.
И тут на меня снизошло озарение. Вспомнил, что призрак расколотил мой мобильник о стену, а я не удосужился купить новый и переставить сим-карту. Екатерина Павловна аккуратно сложила останки в коробочку, которая теперь стояла рядом с моей кроватью.
– Вы не передумали участвовать в нашем проекте? – Лифшиц умоляюще вгляделся в моё лицо.
– Да нет, – пробурчал я.
– Идемте, я познакомлю вас с нашим режиссёром-постановщиком! – он обрадовано потащил меня на другую сторону улицы.
– Дмитрий Сергеевич Верхоланцев, – представил он импозантного мужчину.
– Так-так, – произнёс Верхоланцев снисходительным тенорком, – внимательно рассматривая меня. – Значит, в саратовском театре служишь? Пойдём, поговорим за жизнь.
Мы сели в фургон. Верхоланцев плюхнулся напротив, также внимательно разглядывая меня.
– Ну и что рассказывай, – проговорил деловито.
– Что именно?
– Ну, что в театре играл. Какие роли.
– Ваську Пепла, Тузенбаха.
– Вот как? Ну, прочти что-нибудь. Помнишь?
– «А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем, сколько страданий!» – с пафосом прочитал я текст из «Трёх сестёр». Чехова я очень люблю, и перечитываю.
Верхоланцев усмехнулся, достал из-под скамейки бутылку пива, сделал глоток. Вытащив платочек, вытер аккуратно усы.
– Ну, скажем, актёр из тебя дерьмо, конечно, – пробурчал он без тени раздражения, скорее с иронией. – Впрочем, на другое я и не рассчитывал, когда пробы посмотрел.
– На пробах все актёры хреново играют, – возразил я.
– Не перебивай. Но может это к лучшему, – продолжал он рассуждать вслух. – На Северцева ты очень похож. Да, Северцев – гениальный актёр был. Самородок. Это я его нашёл. Огранил. Бриллиант из него сотворил. Да сколько актёров на моих фильмах поднялось. Это ты его тело обнаружил?
– Да. В пещере.
– И всё место преступления облазил? – он хитро сощурился. – Нашёл чего?
Странная мысль пронеслась в голове: может быть, запонка принадлежит Верхоланцеву? Но зачем убивать «самородка», из которого сделал бриллиант?
– Я лишь полицию вызвал. А потом ждал на берегу.
– Да ну? – усмехнулся он в усы. – Небось, даже сфотографировал. А? Верстовский, ты ж репортёр. Знаю я вашу шатию-братию. Ладно, не тушуйся, сделаем мы из тебя актёра. Не из таких делал. Только больше не ври мне, – он шутливо погрозил
– Подальше от начальства, поближе к кухне, – сказал я.
Верхоланцев сделал глоток из бутылки, аккуратно положил под скамейку. И, сделав вид, что поправляет мне воротник, проронил:
– Значит так, сейчас едем к наиглавнейшему церемониймейстеру. Твоя задача – ему понравится. Очень сильно. Понял?
– Это кто? – спросил я удивлённо.
– Главный продюсер. Давид Григорьевич Розенштейн, – по лицу Лифшица было заметно, он страшно боится.
Я вспомнил бурное выяснение отношений в кафе, где Розенштейн отчитывал Лифшица, и холодок пробежал по позвоночнику.
– Ладно, не раскисай, – проронил бодро Верхоланцев. – Главный тут я.
Спустя четверть часа, когда фургон остановился возле местной гостиницы, мы прошли в холл, поднялись на третий этаж. Верхоланцев ещё раз оглядел меня и постучал в дверь.
Представить не мог, что в гостинице провинциального городишки могут быть такие номера. Потолок метров двадцать высотой, украшенный лепниной, люстра из позолоченной бронзы, окно во всю стену с полуколоннами. Другая половина номера отгорожена изящной колоннадой, над которой находился балкон с ажурным ограждением. На светло-жёлтом паласе стояло несколько мягких диванов и кресел цыплячьего цвета с ярко-синими подушками. Среди всего этого великолепия я не сразу заметил хозяина, который на фоне громадных интерьеров выглядел карликом. Он вальяжно развалился в одном из кресел, выставив огромное брюхо. На стеклянном столике рядом цвёл натуральный экзотический сад – ваза ярких цветов и огромное блюдо с фруктами.
Верхоланцев подошёл к нему, уселся рядом и.
– Вот, наш новый Франко Лампанелли.
– И где вы такое чмо болотное откопали? – лениво проворчал Розенштейн.
Взял со столика бутылку с янтарно-коричневой жидкостью, налил в пузатый бокал, и никому не предлагая, выжрал половину. Мерзкий гоблин.
– Давид, он идеально подходит. Похож на Северцева. Ты видел пробы? Переснимем пару сцен и почти без задержек пойдём дальше. Талантливый. Звезда саратовского театра драмы.
– Очередной твой племянник? Или сын незаконнорождённый? – хрипло заквакал, что означало смех.
– Прекрасный вариант, лучше ничего не найдём, – не слушая его, продолжал бубнить Верхоланцев.
– Пятьсот деревянных и пусть гуляет.
– Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зелёных.
– Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов? – зевнув, сказал Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.
Безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом шикарной люстры.
– Давид, Северцев тебе дороже обходился, – возразил Верхоланцев.