Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья
Шрифт:
Но отношение Мицкевича к Петербургу было последовательно отрицательным. В этом городе он видел столицу государства, поработившего его родину и унизившего его народ.
Рим создан человеческой рукою, Венеция богами создана, Но каждый согласился бы со мною, Что Петербург построил сатана.Или:
Все скучной поражает прямотой, В самих домах военный виден строй.Или:
Кто виделИ хотя Мицкевич хорошо понимал различие между народом и государством, свою неприязнь к Петербургу ему так и не удалось преодолеть. А вместе с Петербургом он ненавидел и Россию, которую тот олицетворял. Говорят, когда он на пароходе покидал Петербург, то, находясь уже в открытом море, «начал со злостью швырять в воду оставшиеся у него деньги с изображением ненавистного русского орла». Еще более его ненависть углубилась после жестокого подавления Польского восстания 1830–1831 годов. Пушкинское стихотворение «Клеветникам России» он расценил как предательство. В такой оценке Мицкевич был не одинок. Пушкина осудили многие его друзья. Например, Вяземский в письме к Елизавете Михайловне Хитрово писал: «Как огорчили меня эти стихи! Власть, государственный порядок часто должны исполнять печальные, кровавые обязанности; но у Поэта, слава Богу, нет обязанности их воспевать». У Вяземского, вероятно, имелись какие-то основания так говорить. До сих пор некоторые исследователи считают, что «Клеветникам России» Пушкин «написал по предложению Николая I» и что первыми слушателями этого стихотворения были члены царской семьи.
Между тем позиция Пушкина по польскому вопросу оставалась на редкость последовательной. Он резко осуждал польский сейм за отстранение Романовых от польского престола и, перефразируя римского сенатора Катона, который каждую свою речь заканчивал словами: «Карфаген должен быть разрушен», говорил: «Варшава должна быть разрушена».
В это время Мицкевич уже жил за границей. С Пушкиным больше никогда не встречался. Однако на протяжении всей своей жизни сохранил искренне восторженное отношение к Пушкину как к великому русскому поэту.
Поэтому совершенно естественной выглядит легенда о том, что, едва узнав о трагической гибели Пушкина, Мицкевич, живший в то время в Париже, послал Дантесу вызов на дуэль, считая себя обязанным драться с убийцей своего друга. Если Дантес не трус, будто бы писал Мицкевич, то явится к нему в Париж.
Мы не знаем, чем закончилась эта история и был ли вообще вызов, но то, что эта легенда характеризует Мицкевича, как человека исключительной нравственности и порядочности, несомненно.
< image l:href="#"/>Пушкин в гробу. А. А. Козлов. 1837 г.
Пушкина не стало 29 января 1837 года в 2 часа 45 минут. Жуковский вышел на крыльцо и тихо сказал в замершую в напряженном ожидании толпу: «Пушкин умер». Из толпы кто-то крикнул: «Убит!»
В это время в Москве, в доме Нащокина, произошло мистическое событие, оно затем всю жизнь преследовало воображение очевидцев происшествия.
В гостиную вошел Павел Воинович. На нем, что называется, лица не было. «Что случилось?» — встревожилась его жена. «Каково это! — ответил Нащокин. — Я сейчас слышал голос Пушкина. Я слегка задремал на диване у себя в кабинете и вдруг явственно слышу шаги и голос: „Нащокин дома?“ Я вскочил и бросился ему навстречу. Но передо мной никого не оказалось. Я вышел в переднюю и спрашиваю камердинера: „Меня Пушкин спрашивал?“ Тот, удивленный, отвечает, что, кроме его, никого не было в передней и никто не приходил. Я опросил уж всю прислугу. Все отвечают, что не видели Пушкина. — „Это не к добру. С Пушкиным приключилось что-нибудь дурное!“»
По малоизвестному преданию, год, день, число и время смерти П. А. Вяземский и П. В. Нащокин написали на найденных в бумажнике поэта двадцатипятирублевых купюрах, которые они разделили между собой.
Любители нумерологии могли теперь спокойно вычислить мистическую цифру Пушкина. Ею стала семерка. Она была непременной составляющей всех чисел того трагического дня. Последняя дуэль поэта была 7-й по счету, состоялась 27 января 1837 года в 17 часов. Пушкину было 37 лет.
Первоначально отпевать Пушкина, по желанию родственников и друзей поэта, собирались в Исаакиевской церкви, она тогда находилась при Адмиралтействе. (Строительство известного нам Исаакиевского собора к тому времени еще не завершено). Однако это обстоятельство вызвало беспокойство блюстителей порядка. После того, что творилось у дома Пушкина в период после дуэли и до самой кончины поэта, когда буквально весь Петербург сходился, чтобы узнать о состоянии умирающего поэта, Третье отделение опасалось беспорядков. Тем более что в стенах сыскного учреждения ходили, основанные на донесениях тайных агентов, упорные слухи, что Пушкин — глава некой тайной политической партии и что его похоронами могут воспользоваться «друзья поэта» для организации «противоправительственной демонстрации». Поэтому решили отпевать в ближайшей к дому Пушкина приходской Конюшенной церкви. Кстати, эта церковь считалась придворной, и для того, чтобы в ней провести отпевание, потребовалось специальное разрешение.
Это — один из самых старых петербургских храмов. К описываемому нами моменту ему исполнилось сто лет. Еще в 1720–1723 годах на берегу Мойки по проекту архитектора Н. Ф. Гербеля построили так называемые Придворные конюшни, а при них в 1737 году возвели деревянную церковь, освященную во имя Спаса Нерукотворного Образа. Затем ее перестроили в каменную. В 1816–1823 годах архитектор В. П. Стасов полностью перестроил здание Конюшенного ведомства, включив здание церкви в общий комплекс. В народе она становится известной как Конюшенная, или Спасо-Конюшенная. Однако с 1837 года в городском фольклоре церковь стали называть «Пушкинской».
Отсюда в ночь со 2 на 3 февраля 1837 года гроб с телом Пушкина в сопровождении Александра Ивановича Тургенева и жандарма тайно вывезли в Псковскую губернию, в Святые Горы и похоронили на кладбище Святогорского монастыря, рядом с церковью. Здесь еще весной 1836 года, во время похорон матери, рядом с ее могилой, Пушкин купил место для себя. «Оправдание» этому поступку он сформулировал еще летом 1834 года. В письме к Наталье Николаевне он писал: «Мало утешения в том, что меня похоронят… на тесном петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку».
По воспоминаниям Екатерины Ивановны Фок, младшей дочери П. А. Осиповой, когда Александр Иванович Тургенев вез тело Пушкина, то, не зная хорошо дороги к Святогорскому монастырю, заехал в Тригорское. Будто бы сам Пушкин не желал быть погребенным, не попрощавшись с родными местами. Дело было к ночи, и могилу решили копать утром. Однако земля оказалась настолько промерзшей, что гроб положили на лед и присыпали снегом. Только весной, когда начало таять, удалось вырыть могилу и закопать гроб с телом поэта окончательно в землю.
Видать, не хотел Александр Сергеевич Пушкин расставаться со столь любимым им э т и м светом.
Глава X
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ
Стихи
Название последней главы нашей книги мы позаимствовали у Юрия Михайловича Лотмана. Кажется, он был первым, кто таким простым и убедительным образом сформулировал все, что произошло, происходит и будет происходить вокруг имени Пушкина после 27 января 1837 года. Свою биографию поэта, опубликованную в 1981 году, он так и закончил: «Прижизненная биография Пушкина — жизнь Пушкина-человека — закончилась, началась вторая, посмертная».