Призраки Сумеречного базара. Книга вторая
Шрифт:
– Мне нравится, – сказал он. – Почти так же сильно, как ты.
Красивая, правда?
Она вздрогнула от голоса Безмолвного Брата, раздавшегося прямо у нее в голове. Нет, конечно, он не мог знать, о чем она думает, но ее щеки все равно вспыхнули от стыда. Вервольф отошел в глубь лавки, чтобы пересчитать деньги, а Безмолвный Брат уставился своим незрячим взглядом… прямо на Селин.
Он был не похож на других Братьев, которых она встречала: лицо совсем молодое, даже симпатичное. В черных как крыло ворона волосах серебрились седые пряди; глаза и рот были запечатаны, но не зашиты. Обе щеки рассекали жестокие руны. Селин вспомнила,
Увы, девочек в Безмолвное Братство не брали. Селин это всегда казалось нечестным. Девочек принимали Железные Сестры. Селин нравилась эта идея, когда она была моложе, но сейчас идея жить затворницей на вулканической равнине, где совершенно нечего делать, только ковать оружие из адамаса, совершенно ее не прельщала. От одной мысли об этом у нее начиналась клаустрофобия.
Простите, что напугал вас. Я заметил ваш интерес к подвеске.
– Она… она кое о ком мне напомнила.
О том, кто, судя по всему, вам очень дорог.
– Да… да.
Этот кто-то случайно не Эрондейл?
– Да, и он просто чудо!
Слова сами слетели у нее с языка – но в том, чтобы наконец произнести это вслух, была неожиданная радость. Никогда раньше она себе такого не позволяла – не при других людях. Наедине с собой, впрочем, тоже.
Вот так всегда с Безмолвными Братьями. Общаться с одним из них – совсем не то же самое, что общаться с другими людьми или быть одному. Довериться Безмолвному Брату, это все равно что никому не довериться, подумала Селин. Что и кому он расскажет?
– Стивен Эрондейл, – сказала она тихо, но твердо. – Я влюблена в Стивена Эрондейла.
В словах была странная сила, как будто произнеся свое желание вслух, она оказалась на шаг ближе к его исполнению.
Любовь Эрондейла может быть великим даром.
– О да, она просто поразительна! – вырвалось у нее с такой горечью, что не заметить этого не смог даже Безмолвный Брат.
Я вас расстроил.
– Нет, ничуть. Просто… дело в том, что это я люблю его. А он едва замечает мое присутствие.
А.
Глупо было надеяться на сочувствие Безмолвного Брата. Примерно как ждать жалости от скалы. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным, но голос у нее в голове звучал мягко. Она даже позволила себе поверить, что он был немножко добрым.
Наверное, это нелегко.
Будь Селин девушкой другого типа – той, у кого есть подруги, сестры или мама, способная испытывать какие-то чувства, кроме ледяного презрения, – она бы, скорее всего, давно бы разболтала кому-нибудь о Стивене. Часами обсуждала бы его интонации или то, как иногда он почти флиртует с ней… Или как он коснулся ее плеча в знак благодарности, когда она одолжила ему кинжал. Может, от этого боль любви к нему хоть немного притупилась бы… Может, она бы даже сумела как-то выговориться, освободиться от этой проклятой любви. И тогда разговоры о Стивене стали бы просто общим местом – как разговоры о погоде. Так, фоновый шум.
Но поговорить Селин было не с кем. У нее не было друзей – только тайны, и чем дольше она их хранила, тем больнее они ранили.
– Он меня никогда не
Иногда я думаю, что на свете нет ничего мучительнее отвергнутой любви. Любить того, кого не можешь получить. Стоять рядом с предметом своих желаний и не иметь возможности заключить его в объятия. Любовь, не знающая награды. Не могу представить ничего больнее.
Не может быть, чтобы Безмолвный Брат понимал ее чувства. И все же…
Он говорил так, словно ясно понимал, что она ощущает.
– Хотела бы я быть похожей на вас, – сказала она.
В каком смысле?
– Ну, просто взять и выключить чувства. Ничего не чувствовать. Ни к кому.
Последовало долгое молчание. Селин испугалась, уж не обидела ли она его. Хотя возможно ли это? Наконец прохладный ровный голос зазвучал снова.
Подобные мечты лучше оставить. Чувства, даже самые трудные, делают нас людьми. Возможно, даже именно они. Любить, терять, желать – все это значит быть по-настоящему живым.
– Но… вы же Безмолвный Брат. Вам же не полагается чувствовать ничего подобного, разве нет?
Я… – Последовала еще одна долгая пауза. – Я помню, как чувствовал все это. Воспоминания – теперь для меня это самое близкое подобие чувств.
– И вы, насколько я могу судить, до сих пор живы.
Иногда об этом тоже нелегко помнить.
Не знай Селин, что это в принципе невозможно, она решила бы, что он вздохнул.
Тот Безмолвный Брат, которого она встретила в первый свой визит на Сумеречный базар, был такой же добрый. Он просто купил ей блин и не стал спрашивать, где родители или что она тут делает совсем одна, и почему ее глаза покраснели от слез. Он тогда просто встал на колени и уставился на нее своими слепыми глазами.
Мир – очень сложная штука, чтобы противостоять ему в одиночку, – сказал он у нее в голове. – Ты не обязана делать это.
А потом сделал то, что получалось у Безмолвных Братьев лучше всего: погрузился в безмолвие. Даже тогда, ребенком, она понимала: он ждет, чтобы она сказала, чего хочет. И если бы она попросила помощи, он бы, вполне возможно, ее оказал.
Но помочь ей не мог никто. И она это знала. Монклеры были уважаемой, могущественной семьей Сумеречных охотников. Сам Консул прислушивался к ним. Скажи она Брату, кто она такая, он бы тут же отвез ее домой. Скажи она Брату, что ее там ждет и какие ее родители на самом деле, он бы, скорее всего, ей не поверил. И даже, возможно, донес, что она распространяет о них ложные слухи. И тогда для нее наступили бы последствия.
Она поблагодарила за блин и поспешила убраться подобру-поздорову.
С тех пор прошло много времени. Осенью она вернется в Академию, закончит последний курс. И ей никогда больше не придется жить в доме родителей. Еще немного, и она будет свободна. Нет, ничья помощь ей не нужна.
Но мир все еще был очень трудной штукой, чтобы противостоять ему в одиночку.
А она была одинока. Очень одинока.
– Возможно, боль от любви к кому-то – просто одно из обстоятельств жизни, но можно ли сказать то же самое о любой боли вообще? Вы не думаете, что лучше просто взять и прекратить мучения?