Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
Но мама комического дара дочери не оценила.
— Я вижу только невоспитанную гадкую девчонку, которая насмехается над старым человеком, — мама поглядела на Майку так, что та, моментально присмирев, даже вытянула руки по швам. — Разве можно смеяться над старыми? — спросила Майку мама. — Смешно ей, — мама негодовала. — Чужой человек занимается с тобой совершенно бесплатно. Заботится о твоих манерах, думает о будущем твоем, а ты? Чем ты ей платишь?
— Неблагодарностью, да, — вынуждена была признать Майка. — Бабка, она, конечно, путевая, — уныло
— У кого? — мама прыснула — долго воспитывать она не умела. Но урок Майка заучила навсегда.
Не все смешно, что таким кажется.
Плаксивая мелодия
— Вы любите сны смотреть? — спросила Сима, возвышаясь в чаще изумрудного леса.
— Люблю, только никогда их не запоминаю, — сказала Майка.
— А я все сны помню! — с жаром продолжила новая знакомая. — Совершенно все. Даже те, какие видела в сумчатом возрасте. Вот мне снилось, будто я сплю и вижу сон, а в том сне я будто тоже сплю крепко-крепко. Понимаете? — Сима выжидательно уставилась на Майку.
— Понимаю, — девочка торопливо закивала, хоть и не совсем представляла себе, о чем лепечет бедная Сима.
— Сейчас я вам расскажу…
Странно. Школьница стояла в самом центре чрезмерного леса и разговаривала с кенгуровой особой, а беседа получалась обыкновенная: будто с вахтершей теть-Женей или с дедом Финикеевым с третьего этажа. «Наверное, чудеса не могут быть чудесными с головы до ног», — решила про себя Майка и взяла с себя слово попозже хорошенько обдумать эту волнующую мысль. Сейчас ей было некогда: тетя Сима дурным голосом кричала свой сон.
— …Стою одна. В хвосте опилки. Судьба моя не решена, Одна-одна… Что за немилость! Одна, одна, совсем одна…— Красиво, правда? — прокричавшись, спросила кенгуровая тетя.
— Грустно, — признала Майка.
— И я говорю — красиво, — Сима энергично подвигала острыми ушами. — Я люблю подлинную красоту, чтоб наполняться ею, и плавать в ней, как щепка в луже. А мой самый новый сон был судьбоносным, — с жаром проговорила она. — У меня вообще, все сны судьбоносные, но этот, я чувствую, самый-самый судьбоносный сон. Он рассказывал мне будущее. Знаете, какое у меня будущее?
— Головокружительное? — предположила Майка.
— На пьедестале, — Сима потупилась. — Мне снилось, что я стою в богатом наряде, вокруг меня красота, а некто подает мне знак. И все понимают, что я достойная.
— Кто «все»?
— Все, кто рядом. Их во сне много было, будто собрание по вопросу ветрености. Они там, — Сима махнула лапкой, — все время собираются, чтобы говорить про ветры, — ее горло набухло. — Перемен требуют наши сердца! — прохрипела Сима, подражая непонятно кому.
— Каких перемен?
— Чтожных, — пояснила Сима. — В моем судьбоносном сне они все поняли, что я самое чтожное существо и стали бросать в меня венки с хорошими словами.
Майка поежилась:
— Холодно, наверное, на пьедестале стоять, если ты не памятник.
— Так я и не стою! Я парю и летаю! Счастливая, просто невозможно! — заново переживая свой сон, кенгуровая тетя замерла.
Майка попробовала себе вообразить, как можно стоять на пьедестале и одновременно счастливо летать, но у нее ничего получилось.
— И когда сбудется ваш сон? — спросила она.
— Судьба любит, когда ее зовут, — произнесла Сима странные слова. — Сбудется, когда корявка станет примочкой, а ВВП удвоится! — и посмотрела на Майку так, будто той все должно быть ясно.
Тетя Сима ошибалась. Девочка заплутала в кенгуровых снах так бесповоротно, что выход был один: проснуться.
Но гимназистка не прошла даже пятой части своего пути и потому всего лишь произнесла самое пустяковое, что могло придти ей в голову.
— Очень приятно.
— А виной тому будет сиротская песня… — добавила Сима.
— Я, наверное, пойду.
— Спасибо, я буду ждать, — глаза тети Симы увлажнились. Странный народ, эти тети.
Страдалица поклонилась, будто артистка после выступления, и неуклюже попятилась. Кусты застонали, раздвинулись и с треском поглотили диковинного обитателя изумрудного леса.
Но чудо! Голос тети Симы остался при Майке.
Девочка пошла дальше, по извивам едва заметной тропинки, а за ней по пятам следовали заунывные слова:
— На скрипочке пиликала Плаксивую мелодию, И в унисон поскрипывал У стеночки комодик мой… Смычком возила, небылью Томилась эфемерною, Вился туман над мебелью Крылами безразмерными… Пылилась пыль, комод кряхтел Под скрипочку рапсодию… Упала мебель, отлетел Мой дух, моя мелодия…Тоскливый напев плохо подействовал на ребенка. Изумрудный лес жил свой истошной жизнью, а Майке вдруг сделалось холодно и одиноко.
Девочка вспомнила про Мойслу и Ратлу. Посторонний мир украл у них разговорные способности, но она чувствовала, что в чем-то большом и главном жужики остались прежними. Они были хорошими. Вот как и эта тетя, которой чего-то недодали.
Девочка покричала налево и направо, вперед и назад. Жужики не отзывались.
«Бросили на судебный произвол», — ей стало совсем грустно. Она захлюпала носом.
— Кап-кап. Капает, — послышался тихий вежливый голос.