Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
Майка оказалась в кромешной тьме…
На дне
…упала ниже некуда.
Если представить себе мир в виде полупрозрачного обруча хула-хуп, стоящего на ребре, то девочка очутилась в той его точке, где он берет свое начало и длит свой конец.
На дне.
Это было самое донное дно, какое себе только можно представить. С одной стороны на Майку спускался могильный холод, а другая теплела и вела куда-то наверх.
Майка отправилась туда, где теплей. Все выше и
Ход светлел на глазах — и вот уж Майка вынырнула в нежное сияние, которое сочилось сквозь стены коридора-обруча, словно созданные из матового стекла.
Она понимала, что ушла невысоко. Нужна целая жизнь, чтобы преодолеть весь круг снизу донизу, а для Майки эта прогулка была лишь ознакомительной экскурсией на короткий срок.
— Ты видишь длинный коридор с множеством дверей? — доносился до Майки голос.
Он был похож на голос бабки, но откуда ей здесь взяться?
— Вижу — ответила Майка, увлеченная открывавшейся перед ней картиной.
В самом деле, она обнаружила, что полукруглые пятна по бокам коридора — это двери. Они были похожи на люки космического корабля в полукруглых, упругих стенах.
— Доверься себе. Пробуй. Стремись, — теперь к Майке обращался голос-колокольчик Феи Телянчиковой.
Майка заметила, что каждый люк по обеим сторонам коридора имеет свой оттенок: красный, лимонно-желтый, угольно-черный. Дверцы переливались, то слегка темнея, то высветляясь, а в такт мерцанию можно было различить тихую, будто запертую музыку. Возле лилового люка послышалось что-то очень веселое, легкое, кружевное. Слушая мелодию, она тихонько подпела.
— Да, конечно, так и есть! — воскликнул невидимый Никифор. — Колоратурное сопрано. Получит пять мировых премий.
— Если Дар будет раскрыт, — поправила бабка.
Что ей делать в Майкином видении?
— Дальше, корявка, дальше! — попросил Никифор.
Майка подошла к следующему люку с рамкой из серовато-синего, нервного света. Оттуда доносился перестук — будто по деревянным наковальням колотят мириады деревянных молоточков.
— Так-так, так-так, так-так! — подпела им Майка.
— Ну, про этот случай было заведомо ясно, — раздался голос юркой женщины по имени Лизочка.
Огневушка притворялась, что все знала заранее.
— Корявка, ты еще можешь видеть? — участливо спросил Никифор.
— Могу.
— Наш человек, — одобрительно крякнул мастер Леша.
Майка шла себе дальше и удивлялась, что и этот вздымающийся коридор, и двери и музыка представляются ей такими понятными.
Было интересно прислушиваться к звукам за дверьми, ведь каждый по своему хорош — то напевная мелодия, то легкий скрип, то молоточки, а за дверью нежно-карамельного цвета творилось нечто такое, что Майка пожалела о своем малом словарном багаже.
Ей было трудно описать подслушанное за той дверью: это была и музыка, и молоточки, и скрип, и скрежет, и полная немота, которая, тем не менее, тоже была прекрасна. Она звучала, звенела во все трубы, ухала вниз, тяжелой совой и взмывала по-орлиному. Майка попробовала сплясать мелодию этой двери, но не сумела — получилась только какая-то суета… Майке показалось было, что тайна карамельной двери позволила ухватить себя за гибкий тягучий кончик. Она будто даже сумела за кончик дернуть…
…как вывалилась из обруча. Он ее будто выплюнул.
Она все еще находилась в кресле. Перед глазами мерцали алмазные звездочки, поддельное небо чернело, а лицо Никифора раскраснелось. Больше в мастерской никого не наблюдалось. Куда-то запропастился даже Лысиков.
— Мы не ошиблись! — торжественно произнес Никифор. — Это она!
— Ясное дело, что я — это я, — пробурчала Майка, стряхивая с себя металлические кругляши. — Было бы странно, если бы я была не я, а совсем другая, вот, например, как эта… Иманжигеева. Ее дверь была жемчужная, а моя другая должна быть — вся медовая… Да, а серо-синяя дверца Верке принадлежит. Не станет она топ-моделью.
Девочка пораженно умолкла. Откуда она все это узнала?
Именно так. Теперь Майка была уверена: если Иманжигеевой показать ее дверцу, то она непременно станет крупной певицей Больших Театров.
Майка подумала дальше. Ей почудилось даже, что она видит Верку с какой-то стрекочущей коробочкой в руках, но приглядеться внутренним взором уже не получалось: видение ускользнуло, словно намыленное.
Все было на своих местах — и кресло, и мастерская, и сизоватый дым от трубки мастера Леши, и горы непонятных предметов, наваленных, кажется, без порядка и смысла… — но вид приняло странный. Нечто подобное Майка всегда ощущала незадолго до грозы: на небе еще ни единой тучки, и деревья шелестят, как ни в чем ни бывало, но воздух уже слегка уплотнился, готовый завернуть все живое в душноватый кокон.
Майка почувствовала приближение грозы. Она почему-то знала, что гроза будет нестрашной. Она будет очистительной, свежей. Она отмоет все до блеска и настоящей красоты.
Да, так и будет.
— Мы не ошиблись, корявка! — голос Никифора дрожал. — У тебя дар! У тебя тот самый! Долгожданный…
«Иван родил девчонку…»
Они шли по коридору в противоположное крыло на третьем этаже — совсем пустое.
«…ИРДВТП, — Майка в уме перебирала непонятное сочетание букв. — ИВРДВТП. Что бы это значило?».
Школьница не любила ребусов. Она обожала загадки, которые разгрызались быстро, как кедровый орех.
Этот орешек был девочке не по зубам.
— «Иван родил девчонку, велел тащить пеленку», — с выражением произнес Никифор. — Ты разве не учила?
Майка решительно отказалась: нет, никакого Ивана не знаю, с девчонкой не знакома.
— Ах, да, иные времена, школы другие, — виновато поправил себя бородач. — ИРДВТП — это устройство «Детского мира».
«И при чем тут Иван?» — подумала Майка.