Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
— Нельзя попозже, я свою профессиональную честь в залог оставила, что вы моментальный ответ дадите. Беспокоятся там! — белокурая толстушка звякала и толкалась, как зубная боль.
— Хорошо-хорошо, — виновато глянув на Майку, Никифор пообещал «на пять сек» и, мелькнув напоследок авоськой со «Справками», покинул мастерскую под конвоем приставучей блондинки.
— Верхоглядка, — произнес ей вслед мастер. — Только и знает, что кудахтать, — он передразнил, — «Верхи ждать не могут, низам поспешать велят».
Лысиков относился
— Она кто? — спросила Майка.
— Савонаролова? — мастер пожал плечами. — Ноль при палочке. Большой, круглый ноль. Официально значится помощницей Никишки, а на деле — служка при дворе Ея Преосвященства, первая крикунья и визжалка. Вечно сама не своя.
— Если она чужая, то ей, наверное, незачем здесь быть? — осторожно предположила Майка.
— Это ты, детка, пока чужая среди своих, — сказал мастер Леша. — А она уж давно среди чужих своя собственная. Давно и надолго, как зима на Северном полюсе.
Майка хихикнула. Пышущая здоровьем блондинка уж совсем не тянула на звание Снежной королевы.
— Савонаролова — тетка вздорная, но, увы, не случайная, — со вздохом сообщил Лысиков. — Приходится мириться.
От всех этих сложностей у Майки в голове завертелась вьюга.
Зрить в корень
— Ну, что ж, детка, пока шеф вершки тревожит, мы корешками займемся. Зрить в корень будем — огородик мой прополем. Редиске соками наливаться пора, сорняк колосится…
— У вас дача? — осведомилась Майка.
— Ага, на трех квадратных метрах, — хохотнул мастер. — Зреет ботаника, без всякой химии. Урожай невелик, да овощ неказистый бывает, зато каждому свое место определено. По справедливости.
— Огурцы-помидоры? — уточнила девочка. У нее был небольшой огородный опыт. Спросила то, что знала.
— И они есть, — подтвердил великан. — И огурки, и помидорки. Бывает к осени парочка наливается.
— Всего две штуки? — Майка удивилась.
— Отчего? Может и пяток. Мне хватает, я ж не жадный. Не за урожай тружусь, а за интерес.
Майке полегчало: огород у кудлатого гиганта, выходит, маленький, а значит и работы немного. Она никогда не пропалывала грядок, но от Верки слышала, что это страшно изнурительный труд.
— А что надо делать? Рвать чего-нибудь?
— Э, нет, торопыга, — сказал мастер. — Зачем рвать-калечить? Лечить будем.
— Кого лечить?
— Ясное дело кого, — сказал Лысиков. — Бурьяны разные, ковыль перекатный, чертополох…
Названия были такие колючие, что даже городской девочке стало ясно, о чем идет речь:
— Они же сорняки!
— Ну, это как сказать…
Сейчас — с трубкой-пыхтелкой, в потрепанной одежде, со взлохмаченными волосами и лукавой усмешкой — мастер-великан был похож на ярмарочного шутника, который всегда прячет шарик под другим наперстком — не под тем, на какой показываешь.
— Я перевоспитываю сорную траву в культурные растения. Прививаю подлинные ценности.
— Разве так можно?
— Почему вам можно, а нам нет? — мастер обиженно запыхтел трубкой. — Вы, вот, медведей на велосипеды сажаете, а я сорняк от злых привычек избавляю. Совершаю благое дело.
Он подошел к стене со звездным небом, толкнул ее в условленном месте, и та поехала наверх, открывая взорам небольшую каморку.
Внутри стоял стол из грубых досок, на которых в беспорядке высились коробки, горшки и ящики с разной зеленью. Низко подвешенные лампы, заливали грядки ровным светом.
— Милости прошу к моему шабашу.
Оглядевшись, Майка подумала, что дружными эти грядки вряд ли назовешь. Все росло и топырилось, — но не слаженным и красивым зеленым хором, как это бывает в природе, а вразнобой. Рядом с живым и зеленым торчало совсем бурое, а краснота соседствовала с тоскливой жухлостью. Казалось, осень смешалась с летними красками, превратив два прекрасных времени года в нечто одновременно-жутковатое. Здесь тебе и сочность июля, и умирание стылого ноября…
Майка чувствовала себя здесь лишней, а мастер, пыхтя трубкой, оглядывал растительный кавардак так заинтересованно, словно тот — живее всех живых.
Алексей Лысиков исполнял свой непростой замысел.
— Тут у меня озимые и яровые зреют. Там разнообразные специи. Рядом тыква золотая, редис наливной, кукуруза малорослая. Здесь полынь цветет, лебеда ликует, бурьян кудрявится. А вон видишь кружевные листики?
— Вижу! — обрадовалась Майка, разглядев знакомый контур. — Это петрушка. Ой, а вон укроп веничками мохнатится! Да и лук тоже там! Почти, как дома в холодильнике!
— Ну-с, раз-два, взялись! — мастер вручил Майке лейку, а сам удалился туда, где сорнякам было особенно вольготно.
Взялись.
«Дорогие мои сорняки!»
Майка поливала растения и старалась не дышать.
Едкая смесь, выпадавшая из лейки, пахла так, что если бы не пример Алексея Лысикова, она в один момент забросила бы и громоздкий сосуд, и вредные сорняки, которые не торопились окультуриваться. Перевоспитание трудных растений давалось Майке нелегко.
— Эк, незадача, — сокрушался на другом конце мастер. — Стручки гороховые сохнут, а чертополох знай себе, цветет и пахнет. Злое, гадкое семя. Ну, ничего, я тебя еще научу праведной жизни. Не на того напал.
— У вас уже получилось? — пыхтя с лейкой, спросила Майка. — Ну, хотя бы разок…
— Что? — отозвался из растительных дебрей Алексей.
— Это самое… В корень зрить… Ну… — запутавшись в словах, девочка смущенно умолкла.
— Коренное воспитание сорняков, — договорил за ребенка взрослый. — Рано еще об успехах судачить, я всего два десятка лет огородничаю.