Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
— Да, талант пробил себе дорогу. Датский чудак нашел свой путь, с которого никогда больше не сворачивал. Повезло и ему, и миру. Кстати, бывает даже полезно подстраивать дароносцам препятствия.
— Зачем?
— Чтобы узнать, на что они способны, — Никифор улыбнулся. — Иногда, чтобы протянуть руку, надо подставить ногу. Как ты думаешь, зачем во многих школах для одаренных детей царит суровая, спартанская атмосфера?
— Чтобы меньше баловались?
— Чтобы умели преодолевать себя. Чтобы вырабатывали волю к победе, чтобы наращивали уверенность в своих силах, ведь чем больше препятствий ты миновал, тем выше ценность твоего дара. Дару
Майка была вынуждена согласиться, но вслух этого делать не хотела: ведь так было бы хорошо, если б все происходило легко, светло и радостно…
— Легкость легкости, конечно, рознь, — возразил невысказанной мысли Никифор. — Иные таланты имеют такую природу, что им противопоказаны ограничения. Им нужна свобода, ласковое слово, похвала. Чтобы суметь пролиться плодородным дождем, им нужно полетать на воле, на ветрах одобрения и приязни. Только так и никак иначе, — он поглядел на Майку. — С ними нужно обращаться чрезвычайно осторожно. Это очень нежные, светлые дары. Вот, например, жил-да-был мальчик со смешным именем и актерским даром. Ему бы постигать азы мастерства, ему бы ходить в театры, смотреть кино, слушать людей, которые знают много о красоте, об искусстве и о красоте в искусстве. Но мальчика считают идиотом. Все, — Никифор бросил на Майку многозначительный взгляд. — Или почти все. Никто не видит его Дара. Никто, или почти никто, не хочет верить, что этот ребенок с повадкой неуклюжего медвежонка, на самом деле будущий актер, которому по плечу самые сложные, самые необычные роли. Ему прописаны почет, слава и уважение.
— Гадкий утенок, — Майка всплеснула руками. — Сонька!
— Но в жизни не всегда есть место сказке. Сонька, наш будущий актер, так и остался бы идиотом, забитым и жалким, а его дар мог бы угаснуть или даже переродиться…
— А что с ним теперь будет?
— Он нашел свое место, и набирает силу с каждым днем… Он сможет сыграть нового Гамлета, потрясти воображение своим Чудовищем. А роль горбуна Квазимодо написана будто специально для него…
— Горбун? Вы хотите, чтоб над Сонькой смеялись?
— Иногда можно и посмеяться, — признал Никифор. — Например, хорошую комедию невозможно смотреть без смеха. Но пойми, зрители смеются не над актерами, а вместе с ними. Ведь это игра — добрая, поучительная игра. Если ты играешь в разбойницу против казаков, то тебя никто не собирается сажать в настоящую тюрьму, правда?
— Правда.
— А другая правда в том, что время пришло! — произнес Никифор, очутившись возле большой двустворчатой двери. — Ты позавтракала?
— Ага, еще как. Чаю попила. С плюшками. В первый раз все сама.
— Значит, бурчать не будешь.
— Чему бурчать? — едва не обиделась Майка. Неужели Никифор думает, что она правил поведения не знает?
— Животом бурчать. От голода. Ведь здесь, — он склонился над Майкой и понизил голос. — Здесь потчуют другой пищей!
— Какой?
— Духовной! — объявил Никифор. Он распахнул дверь. — Театр!
«Нет уж, лучше плюшки сонькиного папы», — с испугом подумала Майка, следуя за Никифором. Организм ученицы четвертого класса иногда странно усваивал духовную пищу.
Не очень давно театр у Майки закончился настоящей вешалкой.
«Вешалка»
Майка знала: с театром шутки плохи. Можно так вляпаться — и смех, и слезы. А точнее, слезы сквозь смех, потому что нельзя показывать виду, что тебе обидно, иначе совсем засмеют.
В самом начале учебного года они всем классом пошли в театр.
Начиналось все хорошо. Трамвай гремел, скрежетал и повизгивал. Было весело и страшно, потому что на прежнем месте жительства трамваев Майка не видала.
— Вы любите театр? — спросил ее Беренбойм.
Он впервые обратился к Майке и говорил ей «вы». От радости девочка сама едва не завизжала, как трамвай.
— Я еще не знаю, — ответила она. — У нас в Тальцах театра не было. А здесь мы только в цирк сходить успели.
Красивый темноволосый мальчик отступил. Глядеть, как из-под трамвая выбегают рельсы, Майке сделалось неинтересно. Но это было только начало.
Сам театр выглядел замечательно. Лина-Ванна сказала, что это «храм». Слово было торжественное, и Майка мигом с ним согласилась. У храма был большой вислый лоб, на котором каменные фигуры разыгрывали разные сцены. Чтобы до него добраться, надо было подняться по лестницам мимо фонтанов со скамейками, пересечь площадь, выложенную фигурной плиткой, преодолеть еще несколько ступенек, полукругом тянувшихся возле парадного входа.
Храм. Иначе и не скажешь.
В лобастом храме показывали спектакль «Золотой ключик». По сцене ходила женщина в полосатых штанах и с носом. Она изображала Буратино, который ищет себе приключения и все время их находит. Ее отговаривала женщина с синими волосами. Мужчина в белом халате читал носатой женщине стихи. А другой, с лохматыми тряпками на ушах, лаял. Конечно, были и прочие сказочные герои, которые тоже ходили среди фанерных домов и картин природы. Потом женщина с носом отыскала ключик, похожий на кочергу, и отомкнула ей кукольный театр: все попрыгали, музыка позвучала, а Майка так не поняла, любит ли она театр.
Ей было только жаль, что самая смешная сказочная героиня появилась всего один раз. В самом начале представления Буратино ругался с крысой Шушарой. Ах, какая она была смешная! Пищала, вертелась, верещала! Она крутила носиком, дергала острыми ушками и виляла длинным голым хвостом. Настоящая крыска! Она так задорно себя вела, что девочке хотелось тоже подскочить к ней и вместе запрыгать-запищать. Но потом Шушару наказали низачто, и она уже больше не появлялась. Очень жаль.
На следующий день на уроке Лина-Ванна стала спрашивать, кем бы кто хотел стать в этой сказке. Добрая Варька сразу взяла себе невыигрышную черепаху Тортиллу. Коновалов с Силиверстовым чуть не подрались из-за Буратино. Кропоткин захотел быть Карабасом. Иманжигеева согласилась на Лису-Алису. Великанова сказала, что будет Мальвиной. Верка тоже хотела быть Мальвиной, но Великановой уступила. Она сказала, что будет вдумчивым зрителем, и Лина-Ванна ей разрешила. Беренбойм сказал, что согласился бы читать стихи о богатом внутреннем мире, как Пьеро. И поглядел на Великанову.
Майка тут же решила выучить самое красивое стихотворение, какое ей только попадется, выйти к доске и прочесть его так, чтобы всем стало ясно, что у нее тоже есть богатый внутренний мир, а не только мышиные косички и маленький рост.
— Кем же хочет быть Яшина? — спросила Лина-Ванна в самый разгар ее раздумий.
— Крысой Шушарой, — девочка ляпнула первое, что пришло ей в голову.
Смеялись все: и Великанова, и Беренбойм, и Коновалов с Силиверстовым. Лина-Ванна и та проявила непедагогичность. Рассмеялась и Майка, потому что в коллективе иначе нельзя.