Призвание(Рассказы и повесть о пограничниках)

От редакции

Дорогие ребята!

В книге писателя Льва Линькова вы встретитесь с одними из самых любимых ваших героев — советскими пограничниками. В горах и в тайге, в пустыне и по берегам рек, морей и океанов, в жару и в мороз, в дождь и в бурю несут они неусыпную боевую вахту.

Из

Узнаете вы, ребята, и о том, как охраняют нашу границу моряки-пограничники на Тихом океане у далеких Курильских островов, как зорко стоят пограничники на страже мирною труда советского народа.

НАЧАЛО ПУТИ

Небольшой конный отряд — двадцать красноармейцев, командир и проводник — пробирался сквозь Уссурийскую тайгу охотничьими тропами. Проводник Федор Иванович Кротенков намеренно повел конников самой чащобой. Командир отряда Семен Кузнецов запротестовал было: «Чего доброго, еще плутать начнем!» Однако Федор Иванович настоял на своем: «Так будет короче. Пройдем, как во Владивостоке по Светланской…»

Верстах в пятидесяти от Никольск-Уссурийска наткнулись на следы бивака.

— Назаровцы либо шубинцы, — насторожился Кротенков.

— Может, охотники? — усомнился командир.

— Охотники гуртом не белкуют. Гляди! — Федор Иванович показал на следы многочисленных сапог и на отпечатки, оставленные в снегу прикладами стоявших в козлах винтовок («Японские винтовки!»).

Он подобрал несколько окурков и молча протянул их командиру. Тот внимательно осмотрел окурки. Все стало окончательно ясно: охотники курят трубки, а тут сигареты, да к тому же еще американские.

— С полста было бандитов, не меньше, — прикинул Федор Иванович по следам.

— К тому же с «максимом», — добавил Кузнецов.

От бивака уходили в чащу две широко расставленные параллельные лыжни.

— Догнать бы да прикончить банду, — подумал вслух Кузнецов. — Снег не успел засыпать следы, значит, белогвардейцы снялись отсюда совсем недавно, после окончания пурги; Только шут их знает, долго ли за ними гнаться, а отряду дан приказ: как можно быстрее пройти в назначенное место.

— Резона нет, — подтвердил Кротенков, — наскочишь негаданно — еще, чего доброго, перещелкают. Сам говоришь — у них станковый пулемет…

В пути минул февраль, а ветры дули все еще с севера и северо-запада. Они приносили с собой в Приморье остатки амурских и колымских морозов, разыгрывались метелями, донимая и всадников и коней.

— К ночи опять завьюжит, — щурился Федор Иванович на солнце.

Командир вскидывал к козырьку буденовки закоченевшую ладонь, бормотал: «Космография». Огромный белесый обруч окружал солнце, а по бокам его слепили глаза еще два ложных солнца.

Волнами застывшего океана вздымались окрест бесчисленные сопки. На склонах сопок и в широких лощинах — не виданный ранее лес: не то тайга, не то джунгли, знакомые по картинкам в учебнике географии.

Вот вымахнул сажен на двадцать тополь с узловатыми ветвями; лет так сто ему, если не все полтораста! Дубы в два обхвата соседствовали с черемухой. Могучие кедры поблескивали голубоватой хвоей рядом с ясенями, клены и липы побратались с разлапистыми елями. А вот и какие-то совсем неизвестные, чудные деревья, с светло-серой, будто бархатной корой. «Пробковое дерево, — объяснил Федор Иванович, — пробки из его коры делают».

Между всем этим разнодеревьем — густой подлесок. И все переплетено лианами. А на редких прогалинах чуть ли не до самых макушек кедров и кленов взобрались плети дикого винограда.

И командир отряда Кузнецов и большинство бойцов приехали сюда, на Дальний Восток, из России, не видали раньше такой природы и не уставали удивляться…

На пятые сутки отряд снова наткнулся на чью-то недавнюю стоянку.

— Охотники, — с одного взгляда определил Федор Иванович, — соболевщики. Трое их было… Луки делали, — поворошил он носком валенка запорошенные снегом стружки.

В тот же день конники миновали заброшенную китайскую фанзу. Кротенков попросил командира на минутку подзадержаться. Они вошли в небольшую глинобитную, крытую соломой хижину. Промасленная бумага в решетчатых окнах порвана, на полу — по колени снегу, дочерна закопченные стены, давным-давно потухший очаг. И чего тут понадобилось проводнику?

— Это фанза Син Хо, — глухо сказал Федор Иванович. — Син Хо спас меня после «тысячи смертей»… Неужто его убили? — Кротенков показал на десятки пулевых пробоин в стене. — Из пулемета палили…

— А кто он такой, Син Хо?

— Китаец, манза, — сняв малахай, сказал проводник. — Здешние китайцы манзами себя называют. Хороший человек был Син Хо, трудовик. Чумизу сеял, женьшень в тайге искал, да попусту. Слыхал? Корешок такой есть, корень жизни, лекарство, одним словом. В большой цене у китайцев.

Кузнецов хотел было спросить, что это за штука такая «тысяча смертей», но постеснялся.

Отряд тронулся дальше. Таежное безмолвие нарушали дробь дятлов, похрустывание валежника да тяжелое дыхание приморившихся лошадей. Снег лежал неровно: в лощинах кони чуть ли не по грудь увязали в сугробах, а на склонах сопок, особенно с наветренной стороны, он едва прикрывал сухие прошлогодние травы. Местами промерзшая земля вовсе была обнажена и звенела под коваными копытами.

Командир и Дед — так прозвали Кротенкова за окладистую темно-русую бороду — ехали в голове отряда. Федор Иванович сидел немного бочком на своей мохноногой, низкорослой и выносливой сибирке. Чуткая лошадь косила янтарным глазом на заросли жасмина и лещины, настороженно прядала заиндевевшими ушами — вероятно, где-то поблизости притаились изюбры.

Почти четыре месяца минуло с тех пор, как из владивостокской бухты Золотой Рог удрал последний японский крейсер, а Федору Ивановичу все еще не привелось побывать в родном Сучане, где его ждали жена Даша и сынишка Антон. Пока отец воевал, Антошка научился и ходить и говорить…