Призвание(Рассказы и повесть о пограничниках)
Шрифт:
В черном небе вновь вспыхнуло северное сияние. Кляня его, Андрей прижался к скале, тревожно огляделся. Внезапно, совсем невдалеке, справа, гулко затрещали очереди автоматов.
«Уж не Петров ли это с Джаныбаевым бьются с погоней?» Андрей начал поспешно спускаться к обрыву, из-за которого доносились выстрелы. И тут то ли от слабости — он потерял много крови, — то ли из-за выскользнувшего из-под ноги камушка сорвался и кубарем покатился вниз. С треском переломились лыжи, ремень автомата зацепился за острый выступ скалы, лопнул, и автомат отлетел куда-то в сторону.
Если
«Где же автомат?» Опомнившись от удара, он попытался было найти оружие, но тщетно; по-видимому, автомат угодил в расщелину.
Андрей подполз к краю карниза и увидел, что происходило внизу, на покрытой снегом скале: шестеро рослых немцев — вероятно, стрелки из горной дивизии «Эдельвейс» — с трех сторон подбирались к какому-то человеку. Ему и укрыться-то, бедному, негде: скала ровная, гладкая, как стол.
Кто же он? В свете всполохов Андрей не узнал в нем ни Петрова, ни Джаныбаева. Может быть, это летчик с подбитого над вражеской территорией самолета?.. Нет, конечно, не летчик, откуда у летчика маскировочный халат! Наверно, это тоже разведчик. Время от времени он отстреливался из пистолета.
— Эх, браток, браток, — в волнении шептал Андрей одеревеневшими от мороза губами. Если бы хоть одна граната, хоть одна!.. Пустыми кулаками с автоматами не повоюешь. Да к тому же еще раненая рука…
И вдруг перестрелка прекратилась. Неужели убили?
Северное сияние разгоралось все ярче. Могучие невесомые полотнища заколыхались еще сильнее, и Андрей отчетливо увидел, как лежащий под обрывом человек достал из-за пазухи какую-то бумажку, быстро разорвал ее на мелкие клочья и сунул в рот.
«Молодец, браток!» — одобрил Андрей.
В этот момент «эдельвейсовцы» вскочили и с трех сторон ринулись к лежащему на снегу человеку. В руке его сверкнул вороненый пистолет, хлопнул одинокий выстрел. Человек упал на спину. Пистолет покатился по насту. Андрей чуть было не вскрикнул: «Сам себя убил…»
Двое солдат перевернули разведчика, торопливо обыскали его карманы. Пятно крови чернело на снегу.
— Готов! — поднимаясь, сказал один из солдат по- немецки и стал оттирать снегом испачканные в крови руки.
Был бы Андрей в силах, он обрушил бы на врагов скалу. А они, словно по команде, заплясали, нелепо размахивая руками, начали тузить друг друга по бокам. Допекаемые морозом, быстро надели лыжи и, вскинув автоматы за спины, побежали на запад.
Андрей вспомнил, что у него под маскхалатом вокруг пояса намотано метров пятнадцать тонкой крепкой веревки: разведчики всегда запасались ею на случай, если придется спускаться с отвесных скал. Скинув варежки, он размотал веревку. Пальцы закоченели, нестерпимо пекло рану, но все же он умудрился сделать петлю и накинуть ее на торчащую из сугроба глыбу гранита.
Скорее вниз! Может быть, у застрелившегося разведчика есть еще какие-нибудь бумаги, которые он не успел уничтожить и которых не нашли фашисты.
Разведчик лежал, запрокинув голову. Глаза были закрыты. Отблески северного сияния озаряли бледное лицо: губы плотно, сжаты, на бровях иней.
В свете сполохов Андрею показалось, что веки разведчика чуть-чуть дрогнули. Но в тот же миг на землю упала тьма. Сияние потухло так же внезапно, как и зажглось.
Андрей встал на колени, обнял здоровой рукой разведчика, обнажив ухо, прильнул к окровавленной, еще теплой груди. Жив!..
Когда Андрей с великим трудом перевязал ему грудь, разведчик пришел в сознание, увидев склонившегося над собой человека, рванулся. Видимо, он подумал, что его захватили в плен.
— Я свой, русский, русский, — зашептал Андрей. — Немцы ушли… Видишь? Я свой.
— Вижу, — невнятно прошептал раненый. Кровь пузырилась у него на губах. — Сообщи в штаб… — Он помолчал, хрипло дыша, вновь заговорил: — Дивизия «Эдельвейс» получила два новых полка… На высоте… — Он поперхнулся, в горле у него булькало. — На высоте триста сорок семь… Запомни: триста сорок семь — четыре тяжелых батареи… Четыре… Я — Тюменев Георгий…
Раненый силился еще что-то сказать и не мог.
— Ты сам все расскажешь… — зашептал в ответ Андрей. — Я тебя донесу, и ты расскажешь. Тут близко. Проскочим…
До линии фронта было километров десять, и Андрей не думал сейчас, где именно и как им удастся «проскочить» через эту линию, он думал лишь о том, как бы суметь преодолеть эти десять километров.
Упавшая на землю тьма обрадовала его: они растворились в ней. Только бы не вздумало снова заиграть северное сияние. К счастью, потеплело, небо заволокло тучами, и над тундрой потянулся туман. Так бывает в Заполярье: стоит перемениться ветру и за какие-нибудь полчаса погода — вверх тормашками…
Андрей лег рядом с Тюменевым, как можно осторожнее взвалил его себе на спину, пошатываясь, привстал на колени, враз вспотев, и, лишь отдышавшись, смог подняться на ноги. Раненую руку будто проткнуло раскаленным шомполом; он невольно заскрипел зубами и, чтоб тяжесть не давила на больную руку, движением плеч передвинул Тюменева чуть вправо. Тюменев застонал. Стон показался таким громким, что Андрей испугался: как бы кто не услышал.
— Тише, браток, тише, — зашептал он. — Потерпи. Извини, что я тебя так…
Согнувшись, придерживая Тюменева здоровой рукой, Андрей пошире расставил ноги и зашагал. Шагал он медленно, боясь споткнуться о камень или угодить в трещину или бомбовую воронку.
— Тюменев, Георгий, слышишь меня?
Тюменев не отвечал. Может быть, он опять потерял сознание, а может быть, забылся. Андрей рискнул прибавить шаг. Сначала он считал шаги, но вскоре сбился со счета. Одна неотвязная мысль владела сознанием: «Скорее надо идти, скорее…»
Оступился Андрей на ровном месте. Правая нога почему-то вдруг подвернулась, и он едва удержался, чтобы не вскрикнуть: острая боль пронзила лодыжку. С трудом сохраняя равновесие, балансируя свободной рукой, Андрей приподнял ногу — боль тут же отпустила. Однако стоило ему встать на эту злосчастную ногу, как он чуть было не упал; словно кто-то наотмашь ударил по щиколотке поленом.